Алексей Хапров - Наследник. Книга вторая

Я помотал головой.

– Нет, не знаю.

– У нас принято говорить: не ведаю, отче.

– Не ведаю, отче, – исправился я.

– Давайте, я вам расскажу. Трудник – это самая первая ступень в нашей монастырской иерархии, – принялся объяснять мне он. – Это время становления будущего монаха, время для его раздумий: действительно ли монашество – его призвание, или всё-таки нет. В период трудничества человек молится, исповедуется, постигает азы монашеской жизни и работает на благо монастыря. Чем выгоден статус трудника – так это, конечно, своей свободой. Поскольку никаких обетов у трудника нет, он может в часы досуга свободно покидать пределы монастыря. Вам тоже будет разрешено в досуг покидать пределы монастыря. Но при этом есть, правда, одно условие: перед уходом вам нужно будет испросить моё благословение. Теперь переходим ко второй ступени, – вальяжно сменил позу он. – Вторая ступень – это послушник. Послушник – это человек, который готовится к постригу в монахи и проходит предшествующее ему духовное испытание. По сравнению с трудником, он имеет уже гораздо меньше свободы. Послушниками становятся те, кто в период трудничества не усомнился в своём монашеском призвании. Обычно срок монашеского искуса, – это срок послушничества, – он составляет не менее трёх лет. Но так, вообще, у нас принято, что он определяется для каждого индивидуально… Следующая, последняя, третья ступень – это уже монах! – со значением произнёс отец Ираклий. – Монах – это уже непосредственный служитель Бога, и на него накладываются пожизненные монашеские обеты…

Подробно рассказав мне об особенностях жизни монахов, – пересказывать их здесь я, наверное, не стану; я думаю, это будет излишним, – настоятель мне сообщил, что моим наставником будет некий отец Гавриил.

– Он определит вас сейчас на постой, всё покажет вам, всё расскажет. Обустраивайтесь, осматривайтесь, изучайте наш распорядок. Ну, а завтра утром – прошу на работу, – и отец Ираклий пододвинул к себе телефон. – У вас ещё остались ко мне вопросы?

– Да, – смущённо улыбнулся я. – Не могли бы вы объяснить мне смысл одного понятия?

– Какого понятия?

– Епитимья.

– Епитимья? А где вы уже успели с этим столкнуться?

И я поведал ему о реплике, которой озадачил меня отец Киприан.

– Епитимья – это церковное наказание, – улыбнувшись, разъяснил мне отец Ираклий. – Ну а что касается вчерашнего случая, то одного из наших трудников застукали вчера с сигаретой в туалете…

Когда я вышел из настоятельского корпуса, мной вдруг овладела лихорадочная тревога.

А ведь настоятель был не дурак! А что, если он с ходу меня раскрыл?

Меня поселили на втором этаже в келью номер двенадцать.

Должен признаться, что кельи Свято-Успенского Усть-Бардинского мужского монастыря меня в тот день приятно удивили. Ведь мои представления о монашеских кельях на тот момент формировались главным образом посредством художественных кинофильмов, – ну, «Имя Розы», например, – где действие происходит в средние века. Каково же было моё удивление, когда заместо пустой, увешанной распятиями и иконами унылой пещерки, – а именно такой мне и представлялась монашеская келья, – моим глазам предстал чистый и светлый двухместный номер вполне себе приличной современной гостиницы!

Да, Семён говорил мне, что в монастыре недавно сделали хороший ремонт. Но я всё же никак не ожидал, что этот ремонт и в самом деле окажется действительно хорошим!

– С вашим соседом по келье, – его зовут Богдан, – вы познакомитесь вечером, когда он вернётся с трудовой повинности, – сказал сопровождавший меня отец Гавриил.

Это был лет семидесяти, весьма проворный для своего возраста, маленький старичок с отдававшими некоторой хитрецой глазами, и с обрамлённым аккуратной остроконечной бородкой лицом аскета.

– Трудовая повинность – это то же самое, что в миру означает работа. Так она называется в монастыре, – разъяснил мне отец Гавриил, заметив появившееся на моём лице недоумение. – В монастыре существует ещё и другая повинность – это утренняя и вечерняя молитва. Она называется «молитвенное правило», – дополнил он «каталог прелестей» насыщенной жизни монастыря. – И все насельники обязаны его неукоснительно соблюдать. Утренняя молитва – в шесть утра, вечерняя – в пять часов вечера, – и мой наставник указал мне на висевший на двери распорядок. – Ну, а сейчас кладите свои вещи и пойдёмте дальше.

Я поставил свою сумку за спинку свободной кровати, – она была справа, прямо напротив двери, – и ещё раз обвёл глазами отведённое мне под пристанище помещение.

Чистенькая, аккуратненькая комнатка, примерно восемнадцать квадратных метров, лишь с самой необходимой мебелью – два шкафа, две кровати, два стула и стол.

Всё, что требуется для жизни, здесь есть.

А не занимал ли до меня это место Радик?..

– Этот корпус называется паломническим, – пояснил мне отец Гавриил, когда мы с ним вышли на улицу. – В нём проживают трудники, послушники, обслуживающий персонал, а также гости монастыря. Монахи в паломнических кельях не проживают. Для монахов у нас предусмотрены братские кельи, – и он указал мне на здание напротив.

Я невольно сравнил их между собой: оба кирпичные, двухэтажные, – но каких-то отличий найти не смог.

Я уточню, отличий лишь внешних!

Ну, разве братский корпус был только немного почище.

Белокаменный одноглавый храм и трёхуровневая, с открытой верхней площадкой, деревянная колокольня были единственными сооружениями комплекса Усть-Бардинского мужского монастыря, которые располагались в самом центре его, окружённой высоким забором, не шибко обширной, но всё же достойной того, чтобы называться просторной, территории. Остальные входившие в его состав постройки тянулись по периметру вдоль ограды. И первая из них, куда привёл меня отец Гавриил, встретила меня запахом свежесваренных щей.

Я сразу же понял, что здесь находятся трапезная и кухня.

Едва мы переступили через порог, как навстречу нам вышел какой-то обрюзгший монах. На вид – лет пятидесяти-шестидесяти. Он обращал на себя внимание тем, что имел какую-то бутылочную, я бы даже сказал, женскую фигуру.

– Доброго вам здоровья, отец Гавриил!

– Доброго вам здоровья, отец Исаакий! – склонил в ответ голову мой наставник.

Их приветствия прозвучали, вроде бы, вежливо и вполне дружелюбно, но мне всё равно показалось, что в голосе отца Гавриила сквозила какая-то скрытая неприязнь.

Показав мне трапезную, – я опишу её чуть позднее, в следующей главе, – отец Гавриил повёл меня в соседнее, хозяйственного назначения, сооружение, которое было разделено на несколько частей.