Алексей Хапров - Наследник. Книга вторая

В моей душе мучительно защемило.

– Налей мне, – попросил его я.

– Да, пожалуйста, – охотно наполнил мне рюмку Семён и пододвинул мне маринованные огурцы.

– Так вот, – продолжил, дождавшись, когда я закушу, он, – я хочу помочь тебе потому, что это затрагивает мою сестру. Она ведь очень любит твоего сына, и без него, я боюсь, она просто усохнет.

И Семён снова наполнил наши рюмки доверху.

– У меня есть обоснованные подозрения, что могло случиться что-то серьёзное! – понизил голос он. – Твой сын – он ведь остро чувствует несправедливость. Про таких, как он, говорят, что он-де не из тихонь.

– Да, он с детства такой, – подтвердил я. – У него душа так устроена. Он и в детстве ходил по лезвию бритвы.

– Вот-вот, – вознёс свой указательный палец Семён. – Поэтому давай-ка будем действовать сообща.

Мой шурин по-барски закинул ногу на ногу.

– Там, где пахнет криминалом, тебе без моей помощи не обойтись, – нравоучительно произнёс он. – Ведь криминал – это такая среда, где более всего важен именно жизненный опыт. И я такой опыт, как ты знаешь, имею. А ты, уж извини меня, до него ещё не дорос… Ну, так как? – закурив, спросил меня он. – Будем держаться вместе или будем подчиняться своим эмоциям?

– Будем держаться вместе, – сделал свой выбор я.

– Ну, вот и славно.

Семён затянулся и выпустил дым. Морщины на его лице слегка разгладились. Мой шурин опять подался вперёд и поведал мне следующую историю.

По словам Семёна, всё началось около двух лет назад, после смерти прежнего настоятеля монастыря, отца Афанасия.

При отце Афанасии, который управлял обителью двадцать лет, Свято-Успенский Усть-Бардинский мужской монастырь представлял собой весьма убогое заведение. Убогое – в смысле нищенских условий жизни.

Да, богоугодные заведения и не должны выделяться роскошью. Но одно дело скромность и простота, и совсем другое – хозяйственная разруха.

Условия жизни, по мнению отца Афанасия, это было дело десятое. Главное, по его мнению, это было служение Богу. И если у тебя в стенах образовались трещины, и, кроме этого, течёт потолок, то значит Всевышнему так угодно, и ты к этому должен относиться смиренно.

Не беда, что под ногами хлюпают лужи, а в монастыре повсеместно разгуливают сквозняки. Главное – это служение Владыке нашему, и всё, что монаху нужно – это лишь только молиться!

После смерти отца Афанасия его место занял отец Ираклий. И с приходом нового настоятеля дела в монастыре заметно пошли на лад.

Первое, что сделал отец Ираклий – это устроил в монастыре капитальный ремонт. Переложили паркет, поклали новую крышу, заменили трубы и провели, наконец, долгожданную канализацию.

А как облагородили монашьи кельи! Не в каждой квартире имеется такая цивильная обстановка!

Молиться Создателю – оно, разумеется, хорошо. Но жить в хороших условиях – оно ведь тоже приятно!

И монахи отца Ираклия зауважали.

– А откуда же он взял на это деньги? – осведомился я.

– Да меня, вот, тоже интересует этот вопрос, – развёл руками Семён. – Ходили разговоры, что «бабки» пожертвовал его брат. Но правда это или нет – не знаю.

Другие изменения, последовавшие с приходом нового настоятеля, касались уже степени открытости монастыря.

Если при отце Афанасии в монастырь принимали отнюдь не всех, – отец Афанасий умел заглядывать в душу, и если он видел в ней какую-то червоточину, то без стеснения давал её обладателю «от ворот поворот», – то при отце Ираклии ворота обители открылись практически для любого. Новый настоятель объяснял это тем, что в монастыре не хватает рабочих рук.

– Рабочие руки монастырю, конечно, нужны! – веско вскинул палец Семён. – Но зачем, вот, ему нужны матёрые уголовники? – добавил он, усмехнувшись и понизив голос.

Когда отец Ираклий принял в обитель несколько освободившихся только что заключённых, Радик нутром почувствовал, что сделано это было неслучайно и неспроста.

Он за ними понаблюдал, после чего уяснил, что вся эта компания вершит какую-то незаконную контрабанду… хотя, какая контрабанда может называться законной! Что руководит этой контрабандой настоятель монастыря. И что монастырь для них – это перевалочный пункт.

– Ты представляешь, какое в нём вспыхнуло негодование? – воскликнул Семён. – Ведь это возмутительное, неслыханное кощунство, заниматься преступным деянием под прикрытием святой обители!

– Он обратился в полицию? – обеспокоился я.

– Какую ещё полицию? – выставил глаза Семён. – Ты что, не знаешь нашей полиции? Я не удивлюсь, если она окажется в доле!..

Снаружи послышался стук колёс и цокот лошадиных копыт. Я непроизвольно повернул голову – в окне промелькнула какая-то запряжённая лошадью телега.

– Митрич куда-то поехал, – кивнув на окно, заметил Семён. – Это наш бывший колхозный конюх. Во, энергия! И не скажешь, что ему уже восьмой десяток!

Мы снова опустошили рюмки, и Семён вернулся к своей прежней теме.

– Радик мне говорил, – тихо произнёс он, – что он хочет передать с тобой на Петровку своё письмо. Именно передать из рук в руки, ибо отправлять его отсюда почтой опасно. А ещё он мне говорил, что к твоему приезду соберёт подтверждающие его подозрения факты. И вот я очень боюсь, – Семён перешёл на шёпот, – что его за этим занятием и засекли.

У меня по спине поползли мурашки. Воцарилась напряжённая тишина.

– Я вот что мыслю, – гася сигарету, сказал Семён. – Чтобы понять, что произошло, нужно понаблюдать за монастырём изнутри. Мне туда соваться, ясное дело, нельзя. Меня там прекрасно знают. Ведь я шурин Радика. Ну а вот ты – это прекрасная кандидатура. Ведь тебя здесь никто не знает. Так почему бы тебе не поступить в монастырь?..

От Семёна я выходил в тревожной задумчивости. Я был настолько погружён в свои мысли, что едва не угодил под копыта мчавшейся мне навстречу лошади. Это была та самая повозка, которую я ранее видел из окна.

– Тпру-у-у!.. Ну ты что, ёшкин кот? – обрушился на меня сидевший в телеге сухонький старичок в старомодной широкой фуражке и очень маленьким острым носом. – Прямо, вон, под кобылу лезешь! Перебрал, что ли, лишку? А мне, что, потом за тебя отвечать?

– Извините, пожалуйста, – попросил его я. – Похоже, действительно перебрал. Иду, вот, и совершенно ничего не замечаю.

– Ладно, сделаем скидку, что ты не местный, – помягчел старичок. – Табачком-то не угостишь?

– Честное слово, бы угостил, – улыбнулся я. – Но вот так получилось, что не курящий!..

Есть такое понятие – «вымирающая деревня».

Можно ли было назвать посёлок Мустамятса вымирающим? Пройдя по его главной улице, – а всего их в нём было две, – я пришёл к выводу, что, скорей всего, можно.