Алексей Хапров - Наследник. Книга вторая

Отец Амвросий поднялся со стула, снова осенил себя крестным знамением, после чего вышел из кельи с гордо поднятой головой и тихонько притворил за собою дверь.

Монастырская трапезная мне понравилась. Это был уже второй раз за несколько часов моего пребывания в монастыре, когда действительность превосходила мои ожидания: сначала кельи, а теперь, вот, трапезная. Просторно, уютно, светло. Массивные длинные столы, расположенные буквой «П»: главенствующий – для монастырского начальства, остальные – для прочей братии. Чистые накрахмаленные скатерти, широкие деревянные скамейки, разрисованные библейскими сценами стены.

Глядя на всё это, я почему-то вспомнил царские трапезные палаты из сказочных кинофильмов своего далёкого детства.

Единственное, что мне тогда показалось странным – это трибуна со сделанной в форме золотого орла подставкой для книг, стоявшая по правую сторону от главенствующего стола. К чему она здесь?

Но потом я узнал, что эту «трибуну» именуют амвон, и что с этой «трибуны» дежурный чтец декламирует фрагменты «Жития святых» во время трапезы. Ну, это чтобы монахи вкушали одновременно и физическую, и духовную пищу.

Я подошёл к трапезной без пяти минут два. Оповещением о начале обеда здесь служил издаваемый о железное било ритмичный стук.

К слову, такой же стук о железное било служил и оповещением по утрам о подъёме. Этим занимались дежурные насельники монастыря. В тот день дежурным был отец Феодор.

Постояв немного в сторонке и дождавшись, когда все рассядутся по местам, я примостился на самом краю примыкавшего к правой стене стола.

Я, как и все остальные люди, конечно, посещал детский сад, учился в школе, служил после школы в армии и, разумеется, знал, что такое коллективный обед. Но мне, честно говоря, оказалось в диковинку, что монастырский простой обед будет сопряжён с таким серьёзным, таким торжественным ритуалом.

Обед начинался здесь с краткой молитвы.

«Отче наш, Иже еси на небесях! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…».

После молитвы игумен ударял в колокольчик, чтец становился к амвону, все усаживались по местам, и с этого момента начиналась трапеза.

Обед в монастыре был постным. Щи, картошка, салат из квашеной капусты, компот из сухофруктов и хлеб.

Но каким же вкусным был здешний хлеб! В монастыре его выпекали сами. Я даже уже и не помнил, когда я в последний раз вкушал такого вкусного и такого ароматного хлеба.

После второго удара отца Ираклия в колокольчик, чтец завершал своё чтение, спускался с амвона и принимал благословение у настоятеля монастыря.

После третьего удара настоятеля в колокольчик, вкушение пищи сразу же прекращалось. Все как по команде поднимались с мест, и в трапезной звучал нестройный, но дружный хор:

«Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия…».

В тот день, во время молитвы, я вдруг ощутил на себе чьё-то пристальное внимание. В меня, ну, просто впился глазами отец Исаакий. И он как-то странно смотрел на меня.

Поймав на себе мой вопросительный взгляд, он засмущался и опустил глаза. Меня охватило тревожное недоумение. Что бы это могло значить?..

Послеобеденная молитва закончилась. Отец Ираклий стал справа от выхода с приподнятой рукой. Напротив него, по левую сторону, выстроились и склонили свои головы повар, чтец и трапезарий. Этим своим поклоном они как бы просили прощение за возможные прегрешения в своём служении: повар за то, что, может быть, невкусно приготовил; чтец за то, что, может быть, плохо читал; трапезарий за то, что, может быть, неловко подавал.

Вся монастырская братия стала выходить из трапезной по этому коридору и получать благословение настоятеля монастыря.

Я тоже получил его благословение, вернулся в отведённую мне келью, сразу же переоделся и, умиротворённый сытным обедом, погрузился в сладостный и крепкий сон…

Меня разбудил стук двери и тяжёлые, размеренные шаги. Я повернул голову. Моему взору предстал грузный, неряшливый пожилой бугай с одутловатой физиономией и редкими, давно не чёсанными волосами.

Достаточно было одного взгляда, чтобы определить, что он прибился к монастырю не по наитию своей души, не ради того, чтобы общаться с Богом, а просто потому, что ему некуда было больше идти.

– Витаю (Приветствую; пер. с укр.) , – усаживаясь на стул, буркнул он.

– Привет, – чуть приподнявшись, отозвался я.

– Ну что ж, давай знайомытыся. Богдан. (Ну что ж, давай знакомиться. Богдан; пер. с укр.)

– Евгений, – представился я, и мы обменялись лёгким рукопожатием.

– Значит, це тебе вызначилы на мисце Яшки? (Значит, это тебя определили на место Яшки; пер. с укр.)

– Какого-такого Яшки? – вопросительно свёл брови я.

– Та парубка, який тут жыв. Трудныка. Вин втик звидсы вже через тыждень. (Да пацана, который тут жил. Трудника. Он сбежал отсюда уже через неделю; пер. с укр.)

Мой сосед по келье говорил по-украински, но я, для вашего удобства, в дальнейшем буду излагать его фразы по-русски. Мне кажется, вам всё же так будет удобней. Ведь не все из вас знают украинский язык.

– Получается, что меня, – развёл руками я.

Я снова откинулся на подушку и закрыл глаза.

Ну что ж, вот появился ответ на первый из множества крутившихся в моей голове вопросов. Здесь до меня жил не Радик! Здесь до меня обитал некий Яшка!

Богдан, кряхтя, снял ботинки, забросил их в угол, после чего растянулся на своей койке.

– Фу-у-у! – устало выдохнул он.

Некоторое время мы лежали молча. Богдан, наверное, ожидал, что я заговорю с ним первым – логичная реакция ничего не знающего новичка на появление всё знающего старожила. Но в данном случае эта логика не сработала, и он решил проявить инициативу сам.

– Какими сюда судьбами?

Я немного помолчал, после чего, как бы нехотя, выдавил:

– Да так. Жизненные обстоятельства.

Снова возникла пауза.

– Я вижу, ты не охотник до разговоров, – прервал её, наконец, мой сосед.

– А что здесь говорить? – пробурчал я. – Здесь и говорить-то особо нечего.

Ох, сколько же мне стоило тогда усилий, чтобы удержать себя от рвавшихся из меня расспросов! Но требовалось соответствовать нужному образу. Я – сама апатия! Я – полностью потерявший жизненный смысл человек!

– Ну, на постриг ты явно не собираешься, – утвердительно проговорил Богдан.

– Там будет видно, – осторожно ответил я.

– Не похоже и на то, что ты после отсидки.

Я подтверждающе помотал головой.

– Тогда, получается, ты из распутья, – уверенно заключил Богдан. – Либо отрешиться от всего земного, либо накинуть петлю себе на шею. И ты, естественно, выбрал первое.