Алексей Хапров - Наследник. Книга вторая

Из НИИ меня справедливо уволили. Затем последовала череда непродолжительных трудоустройств: всякие, там, стройплощадки, да авторемонтные мастерские, из которых меня неизменно выгоняли. И к моменту нижеописываемых событий я уже полгода нигде не работал. Мой образ жизни был написан на моём лице, и меня, естественно, никто никуда не брал…

Тот день, – день, с которого всё и началось, – обещал быть хорошим. Хорошим – это в смысле погоды. Другие его показатели, – ну, в плане личных достижений, – были для меня уже неактуальны. Я уже давно нигде не работал, и всё моё времяпрепровождение представляло собой сплошной досуг.

Правда, невесёлым он был, этот досуг.

Я поднялся с кровати, подошёл к окну, распахнул шторы и приоткрыл оконную створку. Наружный термометр застыл на отметке плюс десять. С улицы доносилось звонкое чириканье радовавшихся наступившему теплу воробьёв.

А ведь было ещё только самое начало марта! Да, весна в этом году получилась ранняя!

Натянув домашнее трико и футболку, я зашёл в ванную комнату и ужаснулся своему внешнему виду. Лицо отёчное, дряблое. Взъерошенный, как дикобраз.

Я умылся, почистил зубы, побрился, спустился на первый этаж и, морщась от ноющей головной боли, побрёл на кухню.

М-да! Кухонное зрелище внушало отнюдь не оптимизм. В раковине – гора немытой посуды, а в холодильнике – тоскливая пустота.

Что ж, придётся идти в магазин.

Но для того, чтобы сходить в магазин, нужно будет опять засунуть руку в банковский счёт, который мне десять лет назад оставил Радик.

А ведь я давал себе строгий зарок – денег Радика себе не брать! Жить только на то, что я зарабатывал сам, и вернуть эти деньги ему все в целости и сохранности!

«Ничего, скоро у меня всё изменится, и у меня опять будет всё хорошо!», – мысленно подбодрил себя я. Но воодушевления это, увы, не внушало. Ведь это была явная ложь самому себе. Ложь, которая всё тянется и тянется, и тянуть которую становилось всё тяжелее и тяжелее.

Стыдно! Ох, как стыдно!..

Я надел свой утеплённый спортивный костюм, обулся в начавшие уже потихоньку рваться демисезонные ботинки, накинул свою старую замшевую куртку и, освежившись одеколоном, – это чтобы нейтрализовать исходивший от меня перегар, – вышел на улицу.

На улице отчётливо улавливалось дыхание весны. Погода и в самом деле была чудесная. В воздухе пахло оттаявшей сырой землёй – эдакий специфический весенний запах. Серую дорожную ленту усеивали глубокие лужи – остатки покрывавшего её зимой снега. На небе не наблюдалось ни облачка.

Как я ни старался не смотреть по сторонам, но уклониться от посторонних взглядов я всё же не смог. На меня лукаво смотрели мои соседи. Они выгружали что-то из своей машины, которая стояла у окружавшего их дом забора.

– Здравствуйте! Ну, и когда мы вас увидим по телевизору?

– Меня? По телевизору? – удивлённо вскинул брови я. – Это с какой-такой стати меня должны показывать по телевизору?

– А к нам недавно приходил режиссёр. Говорил, что у них есть намерение сделать ток-шоу с вашим участием. Спрашивал, чем вы сейчас занимаетесь и как вы сейчас живёте. Интересовался, не нашли ли вы своего пропавшего мальчика.

Я, нахмурившись, махнул рукой: нечего, мол, делать из меня ток-шоу, – и продолжил своё движение вперёд.

Слава богу, что этот режиссёр у меня так и не появился. У меня не было никакого желания светиться перед жаждущей о чём-нибудь потрындеть общественностью.

Когда я, сделав покупки, вышел из магазина, мне повстречалась ещё одна знакомая. Это была наш почтальон Нина Павловна.

– Ах, вот вы где! – воскликнула она, увидев меня. – Примите-ка заказное письмо. Я только что к вам заходила, но вас дома не было.

Расписавшись в протянутом мне реестре, я сунул письмо в пакет и в быстром темпе зашагал домой. Я даже не посмотрел, откуда оно было, это письмо. Решил, что это, небось, какое-нибудь очередное уведомление из налоговой инспекции. Ведь больше мне писать было некому.

Дома я наскоро сварил себе макароны, умял их вместе с консервированной ветчиной, плеснул себе в рюмку «ободряющего напитка», и лишь после этого обратил внимание на то, что вручила мне на улице почтальонша.

Моё сердце на мгновение притормозило, а затем бешено пустилось вскачь. Конверт был надписан хорошо знакомым мне заковыристым и волнистым почерком.

«Отправитель: Карпычев Радислав Геннадьевич».

Это было письмо от Радика! Я просто не поверил своим глазам! Это было письмо, которого я дожидался без малого десять лет!

«Адрес отправителя: Республика Карелия, посёлок Мустамятса (посёлок придуман автором – прим. авт.)…».

Господи! Да что же занесло тебя в такую-то даль?..

Я с трепетом разорвал конверт и достал из него сложенный вчетверо тетрадный листок.

«Здравствуй, дядя Женя! Ты даже не представляешь, как сильно я по тебе соскучился…».

Строки письма стали расползаться и неуклюже запрыгали у меня перед глазами.

Я отложил листок в сторону, смахнул рукавом выступившую на глазах влагу и снова надел очки.

«У меня всё хорошо, – писал Радик. – Я жив-здоров, живу сейчас в мужском монастыре. Есть такой Свято-Успенский Усть-Бардинский мужской монастырь (монастырь придуман автором – прим. авт.). Он, конечно, не относится к известным монастырям, – нас здесь совсем немного, порядка тридцати человек, да и климат у нас довольно суровый, – но ты знаешь, мне здесь, в общем-то, нравится.

Ты, наверное, задаёшься сейчас вопросом, почему я приехал именно сюда?

Дядь Жень, я выбрал этот монастырь не случайно. Мне хотелось поселиться в какой-нибудь забытой богом «дыре», чтобы отрешиться от этого мира, и чтобы полностью уйти в себя.

Ведь ты же читал, надеюсь, моё письмо! И ты же из него знаешь, какой тогда груз лежал на моей душе!

А отрешение от мира, дядь Жень, – оно действительно лечит.

Дядь Жень, я не преувеличиваю. Поверь, но жить с таким грузом мне и в самом деле было просто невыносимо!

Со временем моя рана постепенно зарубцевалась, и я снова вернулся в жизнь. Я снова стал чувствовать всю её радость и всё её счастье. А счастье для меня, дядь Жень – это моя семья.

Да, дядь Жень, у меня есть семья. И, кстати, у тебя уже имеется внук! Говорят, он очень сильно похож на меня. Недавно он отметил своё шестилетие, и в этом году мы отдаём его в школу.

Дядь Жень, а не приехать ли тебе ко мне в гости? В письме ведь всего не напишешь! Я очень хотел бы тебя увидеть. Я очень сильно по тебе скучал.

Ты прости, но сам я приехать к тебе не могу. Не хотелось бы бередить едва зажившую во мне рану.

Ведь мы не виделись с тобой уже десять лет! Но поверь, всё это время я никогда про тебя не забывал.