Ольга Небелицкая - Обителей много

Так вот, мы сели пить чай, и он спросил меня про тревожный ком и почему я такой хмурый бываю. А я и не знал, что видно со стороны, что я грущу.

И так получилось, что я ему сказал про сны.

Я сам не заметил, как начал говорить, мне кстати с оДм. всегда нестрашно говорить, нет запинания того, и голова не кружится, как в школе. Потому что я знаю, что он слушает. Ну как мама.

И я ему рассказал, как мне ярко всякое снится и что это отличается от простых снов. И про страшное рассказал. И я сказал, что мне так обидно, что в страшном сне я не могу помолиться, как будто мне что-то мешает.

Отец Дмитрий так слушал! Меня вообще никогда взрослый не слушал так, чтобы забыть жевать хлеб и даже положить его на стол. Он просто сидел и смотрел на меня, и мне было так хорошо и спокойно. А он поспрашивал всякие подробности про страшные сны и про другие тоже. Он сказал, что хотел бы посмотреть на тех синих существ и послушать, как они поют! Он так говорил, как будто это настоящее, а не так, как мама, что я всё придумал или это у меня в подвале подсознания.

А потом он мне сказал такое, от чего мне как будто стало легче, но и страшнее тоже. Но по-другому. До этого мне было тревожно от непонятности, а после стало страшно от того, что он может быть прав, но зато легче, что он мне поверил!

Он рассказал про то, как Адам и Ева, это первые люди, сделали первый грех. Ну это я знаю, они съели яблоко, но дело было не в яблоке, а в том, что они не послушали Бога. Мне всегда было обидно, я бы послушался, если бы мне сказали не трогать что-то, ведь у них был целый рай. Ну в общем оДм. так сказал, что мы теперь вообще не можем себе представить, что такое настоящий человек в настоящем раю, который для него придумал создатель. Мы потомки Адама и Евы, которые согрешили, и мы как бы теперь тоже поврежденные. Не в смысле плохие, мы можем быть хорошими, мне сложно объяснять, оДм. всё понятно говорил, а я записываю как фигню.

Мы не виноваты в том, что те съели яблоко, но как бы и виноваты. Не так виноваты, как я виноват, что пнул курицу. Но у нас просто есть последствия – мы можем умереть, болеть и вообще можем делать плохое. Это называется повреждение воли. И мир вокруг тоже как бы болеет. Вот! И оДм. сказал такое важное слово, раскол. Ну как будто вселенная, которую мы не можем себе представить, потому что мы УЖЕ потомки первых людей, в тот момент раскололась на кусочки. И нам достался только один, наш. ОДм. сказал, что это не точно так, но что есть такая теория. И она ему кажется верной.

А еще он сказал, где-то в библии есть фраза «в доме отца моего обителей много», ну как-то так, я не помню точно. ОДм. говорит, ее объясняют как ну типа в раю найдется место каждому, на любой вкус, но он встречал и такие объяснения, что есть много-много разных обителей, то есть других миров, и когда мы умрем, мы всё узнаем и увидим сами.

Есть другие миры!!! Могут быть! Я сейчас пишу и чувствую, как будто стул уезжает из-под меня, так мне невероятно странно от этого. Могут быть другие места, и я почему-то их вижу во сне, и оДм. обещал, что он попробует узнать, почему это может быть со мной. А пока он просил вообще никому не говорить. Но я и не стал. Я попробовал тогда маме, но пусть она лучше считает, что это сны. Я бы Дине рассказал, но ее нет всё время рядом. А Йосе не буду. Он хороший, но мне иногда кажется, что он может случайно сделать что-то или сказать плохое.

И еще оДм. сказал важное о зле вообще. Он сказал, что зло не может войти в тебя, пока ты его не пригласишь. Это как вампиры в сказках, я читал, что они не могут войти в дом без приглашения хозяина. Вот и тут так. И что зла самого по себе не существует, оно как бы отсутствие добра. Есть свет, а зло – это то, что бывает, когда свет выключают. И нужно не бояться зла, не думать о нем всё время, потому что его на самом деле нет, а заполнять место светом. Оказывается, зло очень слабое, но питает его наше внимание. То есть если много и сильно думать про зло, если всё время его бояться, оно от этого вырастает, и нам кажется, что оно еще сильнее и так далее.

Поэтому даже если я в том сне попадаю в плохой мир, который правда есть, мне надо стараться поменьше этого бояться и побольше заполнить жизнь чем-то хорошим. И если у меня внутри будет достаточно хорошего, то плохому не будет места туда войти.

Но как бы научиться в тех снах вспоминать про хорошее. А то я там как будто потерянный. Надеюсь, что Бог помнит про меня не только когда я помню про него.

Заканчиваю, устал.

Дина Стоянова вовсе не собиралась становиться чьей-то крестной матерью в свои пятнадцать. И уж точно ей бы не пришла в голову идея стать крестной собственному племяннику. Алиса с Игорем не собирались крестить ребенка. Колька, почти двух лет от роду, тоже не рвался нырять голым в купель с водой.

Единственным человеком, чье желание окрестить мальчика оказалось достаточно сильным, чтобы это осуществилось, была бабушка Ханна. Всякий раз, когда она приезжала в Вейск помочь дочери с малышом, она настойчиво уговаривала Алису крестить сына.

– У тебя и церква под боком, – мягко увещевала Ханна дочку, – и священник вон какой ладный да громкий, знает дело. А ты когда малёха была, мне пришлось чуть ли не задворками тайком тебя тащить знакомому попу, в наше время официально и нельзя было ребеночка окрестить.

– Ну и зачем? – интересовалась Алиса, прикусывая нитку и перебрасывая через локоть голубое полотно.

– Затем, что защита нужна детине, ангел-хранитель нужен, сама не веришь, так мне поверь. Я поболе твоего видала, и со священником поговори, он тебе грамотно разложит.

С отцом Дмитрием к тому моменту Колька и сам крепко сдружился.

После знаменательного побега к мотоциклу Алиса сама приводила малыша в гараж к священнику, и без посиделок со свежим хлебом и кофе не обходилось. Внучку и правнука Марии Исхаковны священник принимал с тем же радушием, с каким встречал когда-то саму старушку. Теперь он был немолод, но всё с той же страстью копался в огороде и в двигателях, а домашний его хлебушек становился год от года всё ароматнее и пышнее. К удивлению Алисы, священник никогда не давил на нее, хотя нередко заводил разговоры о природе добра и зла, о крещении и благодати.

– Благодать, – басил он, обильно поливая грядки из лейки и поглядывая на ковыляющего рядом карапуза, – она душе как вода картофану. Ежели окрестить, то в душе речка появляется, по которой вода побежит, а ежели не окрестить, то все равно Бог всех нас из своей лейки польет, сколько достанет. Но речка – она лучше. Она полноводный поток, и человек до конца своих дней не будет жажды иметь.

Алиса с сомнением качала головой.