Николай Вардин - Замок из стекла

Но пустота, словно змея, обвивает тебя всё крепче. Ты осознаёшь, что она начинает даже вползать в тебя. Ты сам становишься пуст, бездумен, бездушен. И это не проходит. Никто не будит тебя, ты не просыпаешься. И начинает казаться, что пустота навсегда. Сначала это тревога, потом страх, а затем непременно паника. Ты кричишь, но не слышишь собственного голоса. Ты машешь руками, но ничего не чувствуешь. Ты пытаешься бежать, но ноги не находят тверди. В какой-то момент ты начинаешь сомневаться: существуешь ли ты сам? А существовал ли вообще когда-то? Ты можешь плакать, смеяться, кричать – ничего не происходит. Ты не влияешь ни на что. От тебя ничего не зависит. Ты не в силах ничего изменить. И вся твоя прошлая жизнь – все твои эмоции, страдания, воспоминания – кажется лишь сумрачным, бесконечно далёким наваждением. И ты затихаешь. Силы есть – они никуда не делись, но ты понимаешь собственную бессмысленность.

Так было и сейчас. Всё повторялось в очередной раз. Но потом был крик. Не мой. Вообще не похожий на крик человека. Пронзительный и звонкий, словно крик хищной птицы. Сначала далёкий, но стремительно приближающийся, пока от него не заложило уши до боли.

А потом был удар. Лишь несколько долгих мгновений спустя я осознал, что и сам кричу. «Птица» вцепилась в мою спину когтями. Её огромные крылья били меня по плечам, по голове. Я не видел её в темноте, но я понимал, что она так же напугана пустотой, как и я. Лишь неведомым образом мы столкнулись с ней в этом бесконечном, бессветном океане. Я пытался развернуться, я пытался схватить её своими руками, чтобы прекратить нещадные удары. Но это существо было абсолютно безумно. «Птица» рвала мою спину, впиваясь острыми длинными когтями, не желая отпускать ни на секунду.

Я почувствовал и другое прикосновение – чья-то маленькая узкая ладонь крепко держала меня за плечо. Я догадался, что кто-то меня будил. Но «птица» не желала отпускать. Я взмолился, чтобы неведомая рука не сдавалась, чтобы разбудила меня уже наконец. Я почувствовал себя безвольной игрушкой, которую тянут в разные стороны два упрямых ребёнка. А потом один из них упустил меня, а второй выкинул на свою сторону по инерции…

…Я резко сел на кровати, раскрыв глаза настолько сильно, что боль пронзила уголки век. Неясный свет за окном был самым великолепным зрелищем в моей жизни. Я смотрел на него, не моргая, боясь, что если закрою глаза хоть на миг, то вновь провалюсь в пустоту. Я медленно осознавал, что вернулся – вновь, в очередной раз. Я всегда возвращаюсь. А «птица» осталась там. Её некому было разбудить.

Кто-то вновь тронул меня за плечо. Я повернул голову и различил в сумраке девушку. Нет, это девочка, угловатая, по-мальчишески нескладная. Тёмные короткие волосы растрёпаны, а медицинский халат велик на несколько размеров. Я попытался вспомнить, говорил ли мне Кейн о новой медсестре, но сейчас это оказалось слишком сложной задачей. Сердце стучало так громко, что заглушало все остальные мысли.

Девочка внимательно на меня посмотрела, убедившись, что я больше не кричу. А потом отошла назад и уселась на стол, свесив худые ноги и принявшись читать что-то, что было в её руке. На меня она больше не обращала никакого внимания. Я понял, что она вообще отвлеклась от чтения только потому, что я начал кричать во сне.

Я пытался привести дыхание и пульс в норму. Взгляд блуждал по комнате без всякой мысли. Я хотел было спросить девочку, как она читает в полной темноте, но в этот момент увидел, что моя прикроватная тумбочка пуста. Я вновь взглянул на незнакомку и понял, что в руке у неё мои рукописи.

– Какого чёрта! – не выдержал я и заорал севшим голосом. – Я не позволял никому их трогать! Положи их немедленно на место!

Девчонка подняла на меня укоризненный взгляд, но мой крик её совершенно не смутил. Даже в темноте я отчётливо видел её глаза. Она задумчиво отвела их, свернула в узких ладонях мои рукописи.

– Ты калека, – произнесла она. В этой короткой фразе не было издёвки или даже укора. Девочка была разочарована. Она ожидала чего-то или кого-то другого. В растерянности я проглотил все бранные слова, какие хотел ей высказать.

Раздались торопливые шаги по коридору. Кто-то бежал, услышав мои крики. Девчонка спрыгнула со стола, подошла к окну и с дикой грацией выпрыгнула на улицу, унося с собою мои рукописи. Она даже не взглянула на меня ни разу. И в этот самый момент в комнату ворвалась миссис Роуз, щёлкнула выключателем, и яркий электрический свет ослепил меня. В следующий момент я услышал её испуганный крик. Я никогда и представить не мог, что эту женщину можно чем-то испугать. И сейчас я мог только гадать, что вызвало у неё такую реакцию. Только через долгих несколько секунд я смог вновь открыть глаза, уже привыкшие к свету. Я увидел медсестру, по-прежнему стоящую на пороге. Обеими руками она прикрывала рот, чтобы вновь не закричать. Я проследил её взгляд: он был направлен мне за спину. Как смог, я постарался обернуться и увидел простыни, на которых лежал, пропитанные насквозь кровью. С трудом я понял, что это моя собственная кровь. Красный цвет казался таким нарочито вызывающим в этой абсолютно белой комнате…

…Миссис Коултер была воплощением спокойствия. Она была белой посреди своего белого кабинета. Здесь больше не было ни красного, ни других цветов. Её светлые глаза буквально держали меня, а я не знал, куда от них деться. Я даже уйти не мог, сидя в своей чёртовой коляске.

– Я всё рассказал. Мне нечего больше добавить, – произнёс я, едва приподняв одну руку в знаке капитуляции. Торс мой был плотно перебинтован так, что мои движения стали ещё скованнее, чем обычно.

– Вы поступили весьма опрометчиво, мистер Аррен, скрыв от нас ваши психические расстройства, – проговорила Коултер в свойственной ей манере, чеканя каждое слово, будто гвозди в крышку гроба забивая. – В вашем нынешнем состоянии вы опасны прежде всего для себя самого. Что и доказывает минувшая ночь.

– Вы вообще видите меня? – с нажимом проговорил я, заглядывая в её бесцветные глаза. – У меня руки сломаны!

Я нелепо изогнулся в кресле, пытаясь завести руки за спину так, чтобы коснуться ногтями спины. Но они не слушались меня совершенно. У меня не получилось даже повернуть руки вверх. Я пробовал это сделать уже раз десять за последние полчаса, что сидел перед невозмутимой миссис Коултер: изгибался в самых нелепых позах, пытаясь завести руки назад. Я не мог этого сделать даже нарочно. А она смотрела на меня, как на несмешного клоуна. Или как на глупого ребёнка, который решил подурачиться в неподходящий момент.

– В бессознательном состоянии люди могут совершать то, что не в силах сделать по своему желанию, – возразила белая женщина, словно не замечая моих бестолковых потуг и кривляний.