Карл Май - Из Багдада в Стамбул

– Господин, – вскричал он гневно, – я мужчина!

– Нет. Если бы ты был мужчиной, ты бы знал, что таковой никогда не нарушит данного обещания!

– Ты его и не нарушишь, беббе будем наказывать мы.

– Я запрещаю это.

– А я приказываю! – закричал Мохаммед Эмин и в гневе вскочил.

– Разве ты здесь повелеваешь? – спросил я.

– А разве ты здесь запрещаешь? – ответил он вопросом.

– Да. Слово, данное мною, дает мне такое право.

– Твое слово на нас не распространяется. Мы позволяли себе подчиняться человеку, который любит наших врагов. Ты забыл, что я для тебя сделал. Я принял тебя как гостя, я защищал тебя, я дал тебе коня, стоившего половину моей жизни. Ты неблагодарный!

Я почувствовал, как кровь отлила у меня от лица и рука потянулась к кинжалу, но мне удалось сдержаться.

– Забери свои слова обратно, – холодно процедил я, поднимаясь.

Я дал знак Халефу и пошел к месту, где лежал пленный шейх под охраной Алло. Там я сел. Минуту спустя там же уселся англичанин.

– Что нового, мистер? – спросил он. – Да они, похоже, сдурели. Скажите, в кого надо стрелять, – я мигом!

– В того, кто попытается притронуться к пленному.

– А кто это?

– Хаддедины. Шейх Мохаммед бросил мне, что я неблагодарный. Я верну ему вороного!

– Вороного? Вы с ума сошли, мистер, отдавать такое животное, после того как оно стало вашим! Надеюсь, все еще уладится!

Тут подошел Халеф, ведя двух лошадей – одна была его собственная, а другая – та, которую я забрал у беббе. На ней было седло вороного. У моего маленького хаджи в глазах стояли слезы и голос дрожал, когда он произнес:

– Ты правильно поступил, господин. Шайтан попутал хаддединов. Забрать плеть и вернуть его им?

– Я прощаю его. Давай собираться.

– Сиди, а что мы будем делать, если они все же захотят убить шейха?

– Мы застрелим их сразу же.

– Это мне по душе. Аллах накажет их!

Пленника снова привязали к его лошади, и мы сели верхом – я, конечно же, не на вороного, а на Бледного Лиса, которого в Германии назвали бы «четырехсотталерным жеребцом». Маленький караван тронулся в путь и проехал мимо хаддединов, сидевших в траве. Может, до этого они думали, что все еще обойдется. Но когда поняли, что намерения мои тверды, они вскочили.

– Эмир, куда ты? – спросил Мохаммед Эмин.

– Куда-нибудь, – ответил я коротко.

– Без нас?

– Как вам заблагорассудится!

– А где вороной?

– Там, где он привязан!

– Машалла, он ведь твой!

– Он снова твой. Салам! Мир тебе!

Я пришпорил лошадь, и мы поехали рысью. Не проехали мы и английской мили, как увидели этих двоих. Они ехали за нами. Амад эль-Гандур скакал на вороном, а своего вел на поводу. Но жеребца обратно я ни за что бы не забрал.

Мохаммед Эмин подъехал с моей стороны, а сын остался чуть сзади.

– Я думал, что я буду предводителем, эмир… – начал он.

– Нам нужен проводник, а не тиран!

– Я хочу наказать беббе, который взял в плен меня и моего сына. Тебе-то я что сделал?

– Мохаммед Эмин, ты потерял любовь и внимание со стороны трех человек, которые жертвовали ради ваших жизней своим здоровьем и до сегодняшнего дня могли пойти за вас на смерть.

– Эфенди, прости нас!

– Нет.

– Возьми назад жеребца.

– Никогда!

– Ты хочешь опозорить мою седую бороду?

– Как раз она-то вместе с преклонным возрастом должна была подсказать тебе, что злость до добра не доводит. – И что же, теперь все дети бени-арабов будут рассказывать, что шейх хаддединов забрал обратно подарок, который вручал, не зная, что делает?

– Пусть рассказывают!

– Ты жесток, эмир, ты ниспосылаешь позор на мою голову!

– Ты сам этого захотел. Ты был моим другом. Тебе это не понадобилось. Теперь можешь возвращаться к своим с жеребцом в придачу.

– Тебе надо забрать его обратно.

– Я бы сделал это для тебя, но сейчас это уже невозможно. Взгляни назад!

Он повернул голову.

– Я ничего не вижу. О чем ты, эмир?

– Разве ты не видишь, что у вороного уже есть владелец?

– Я понял теперь, эфенди. Амад эль-Гандур сойдет с коня.

– Я не возьму его. Сын твой надел свое седло и взнуздал животное – это уже знак, что коня у меня забрали. Если бы ты вернул мне его в таком же виде, без седла и прочего, я бы еще подумал. Амад эль-Гандур бросил тут мне, что я христианин и соответственно действую, он же – мусульманин, но действует не соответственно, ибо он сел на коня, чью спину попирал неверный! Расскажи об этом своим знакомым правоверным!

– Аллах-иль-Аллах! Какую ошибку мы совершили! Старый шейх вызывал у меня жалость, но я ничем не мог ему помочь. Мог ли я обрушить позор на свою голову, чтобы освободить его от угрызений совести? Я не мог ничего такого придумать. Наверное, его протест долго зрел в нем и наконец выплыл наружу. Беббе оказался последней каплей. И хотя потеря вороного была для меня большой травмой, я не собирался жертвовать дорогими мне принципами ради кровожадных привычек этих номадов.

Хаддедин долго ехал молча рядом со мной. Наконец спросил нерешительно:

– Отчего ты сердишься на меня?

– Я не сержусь на тебя, Мохаммед Эмин, но меня поражает, что твое сердце жаждет крови того, кого простил твой друг.

– Ладно, я исправлю свою ошибку!

Он развернулся. За мной следом ехали англичанин с Халефом, за ними – Алло с пленным, а замыкал шествие Амад эль-Гандур. Я не стал поворачиваться, полагая, что Эмин хочет поговорить с сыном, Халеф и Линдсей тоже не оборачивались. Мы сделали это, только когда услышали крик хаддедина:

– Скачи назад и будь свободен!

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он перерезал путы пленника, который сразу же схватил поводья, чтобы пустить лошадь галопом.

– Шейх Мохаммед, что ты наделал! – закричал Халеф.

– Гром и молнии, бывает же такое с людьми, – проговорил англичанин.

– Я правильно поступил, эмир? – спросил Мохаммед.

– Ты действовал как мальчишка! – сказал я.

– Я лишь выполнял твою волю! – оправдался он.

– Кто тебе сказал, что я собираюсь так быстро отпустить его на волю? Выкуп потерян, теперь мы снова в опасности.

– Да простит его Аллах! Давайте пустимся в погоню за беббе!

– Мы его не догоним, – вразумил его я. – Наши лошади за ним не угонятся, разве что вороной.

– Амад, за ним! – крикнул Мохаммед Эмин сыну. – Верни его назад или убей!

Амад повернул коня и помчался назад. Шагов через пятьсот жеребец заупрямился, однако Амад был не из тех, кого удавалось обмануть норовистым жеребцам. И вот он уже ускакал. Конечно, мы поехали за ним. Обогнув скалу, мы снова увидели Амада. Он продолжал сражаться с жеребцом, но на этот раз вороной все же вышиб парня из седла и вернулся пустой, подошел ко мне и, фыркая, положил красивую голову мне на бедро.