Андрей Умин - Атлант поверженный

Платон испытывал страх, чем уже насытил душевных монстров из корпорации невежества. Лицо его оппонента расплывалось в самодовольной ухмылке, а кулаки привычно сжимались.

– Вас недавно видели вместе, – продолжил гнуть свою линию Богдан, сверкая зубами в лучах пробивающегося через листву солнца. – Это что, было свидание, твою мать?!

Раздухарившийся любитель помахать кулаками снял с себя кожаную куртку и привычным движением повесил на затертый до гладкости сук.

– Вообще-то нет. – Платон старался, чтобы голос звучал спокойнее. – К сожалению.

– Ты чё несешь? Я, по-твоему, похож на идиота? – Верзила повернулся к своим дружкам и повторил вопрос им, на что те послушно покачали головами. – Нет. Так чего ты мне впариваешь?

– Ты оставил Лию после вечеринки, ей стало плохо, и я помог отвезти ее в больницу, – сбиваясь, пробубнил парень.

Возбужденный Богдан, оставшийся в одной белой майке, уже достаточно разъярился и не собирался ничего слушать в ответ, лишь проводя необходимую для таких ситуаций прелюдию. Видимо, в его ушах пульсировала кровь, перекрывая звук. Вулкан невостребованных жизнью эмоций готов был взорваться в одном единственном, понятном любому дураку направлении.

– Почему она тогда дома? Сидит читает книгу на лавке, – нашелся один из приспешников Богдана, в этот раз без рычащей магнитолы на плече.

Он решился поддержать своего вожака, подлив масла в огонь его ярости.

– Да! – закричал тут-же Богдан. – Ты нас совсем за дураков держишь? Лин… Лен… Короче, моя девушка здорова. Не смей к ней больше приближаться! А сейчас я тебе покажу, как отвечать за базар.

Платон успел среагировать, закрыв лицо выставленными вперед предплечьями и кулаками. Под градом ударов его руки по инерции били собственное лицо, но это не вызывало особенных неудобств по сравнению с тем, что могло бы быть и чего ему удавалось избегать. Парень отступал назад, понижая импульс силы набросившегося на него Богдана, а со стороны за потасовкой внимательно следили два его приятеля, готовые в любой момент вмешаться, если желанию их вожака хоть чего-то добиться в этой жизни будет дан отпор. Но до них очередь не дошла. Платон едва успевал защищаться, не имея большого опыта уличных потасовок, в отличие от более крупного и сильного противника. Налитые кровью глаза атакующего заплыли пеленой, голова из-за эйфории боя перестала что-либо соображать. Не желая продолжать тратить силы на столь незначительного, по его мнению, человека, он уже хотел закончить драку. Только была проблема, унижавшая его перед друзьями – Платон не пропускал хоть сколько-то сильных ударов. Поэтому, несмотря на усталость, одурманенный хулиган с раскрасневшимися от адреналина щеками продолжал яростно колотить по выставленным вперед рукам парня. Застыв в памяти долгим противоборством, потасовка на самом деле продолжалась не дольше солнечной секунды, то есть периода, равного примерно двадцати четырем ударам, часть из которых пришлась на браслет с хронометром на запястье. Шум разборки услышали мирно игравшие в шахматы подростки и уже робко собирались перед входом в закоулок. Они делали вид, что просто пришли подышать пыльным и спертым воздухом неказистого закутка, и интерес к потасовке продолжал нарастать. Все говорило о том, что пора было заканчивать высосанные из пальца разборки, и в последний момент Платону не повезло пропустить один сильный удар в скулу, от которого он потерял равновесие и упал на землю.

Восторженный маленькой победой Богдан самодовольно выдохнул и с радостью сохранившего лицо человека погладил свою залитую лаком шевелюру, убедившись в ее сохранности. Сорвал с ветки куртку и вместе с дружками направился по дорожке к выходу из тенистого тупика, не дожидаясь, пока поверженный противник встанет и сможет что-либо сделать. Перед троицей разбежались пришедшие на шум подростки, беспорядочно заняв чужие места за шахматными столами, лишь бы не попасться на глаза агрессивного драчуна. Как только процессия из трех хулиганов прошла мимо, они пересели каждый на свое изначальное место и продолжили тихо шептаться.

Платон не собирался долго разлеживаться. После одной короткой вспышки в глазах сразу пришел в себя, поднялся на ноги и отряхнулся от налипшего на него толстого слоя пыли. Привыкшие к полумраку густой тени глаза сощурились после выхода на яркую полянку парка. Подождав немного, он уже нормально оглядел противоположную, жилую, сторону улицы в поисках девушки, но на лавочке ее уже не оказалось. След обидчиков тоже простыл, зато всюду шушукались школьники и прочая детвора, заставляя парня раскраснеться не только одной пораненной левой щекой. Он спешно зашагал в сторону своего дома. Его кулаки и предплечья болели, разбитый хронометр на запястье остановился, но понесенный ущерб был скорее эмоциональным, нежели физическим. Синяки, как известно, достаточно легко заживают и еще никому никогда не вредили. Чего не скажешь об опасных конфликтах с людьми, обладающими к тому же достаточным авторитетом. Перейдя дорогу, он, удрученно побрел к своему подъезду – в любом случае запланированная им встреча с Лией теперь была не к месту. К тому же следовало починить свой хронометр, пока никто не увидел.

Уже прежде ломая свой наручный механизм, Платон был полон надежды вернуть его к жизни. Вспоминая, как это делается, он вошел в парадную, и тут же был сбит с толку непривычными звуками тяжелой музыки, проникающими сквозь толстые кирпичные стены, как сквозь мембраны огромной тысячеваттной колонки размером с многоквартирный дом. С подозрением поднявшись на второй этаж и открыв дверь в свою квартиру, он погрузился в тяжелые гитарные риффы и грубые барабанные сбивки, покрытые мелодичным, но очень жестким вокалом. Немногие оставшиеся в доме предметы вибрировали и дребезжали. Единственная в коридоре вешалка звенела висевшими на ней ключами от автомобиля, половина кухонного гарнитура, наоборот, глухо проглатывала все попадающие в нее звуки. Ножки стола и двух стульев вибрировали на деревянном полу в гостиной, как бормашина. На диване в окружении пивных бутылок с полным отрешения взглядом лежал отец, излучавший спокойствие как человек, наконец-то решивший все на свете проблемы, ну или ушедший от них. Голова его торжествующе покоилась на подлокотнике, одна рука держала выпивку, другая – пульт, а ноги в уличной обуви громоздились на противоположном конце дивана. Заводские рубашка и брюки говорили о недавнем окончании рабочей смены или о ее скором начале. А возможно, она проходила именно в этот момент. Чтобы узнать точный период солнечного градуса, Платон вышел в свою опустевшую без сестры комнату, неожиданно мрачную, будто потерявшую тепло и неподдельный уют. Электрический механизм на стене показывал скорый конец рабочей смены. Значит либо у отца был внеочередной выходной, либо одно из двух.