Андрей Умин - Атлант поверженный

– Ты смотрела «Шоу Фримана»? – спросил он.

– Нет, я же говорила, что не смотрю ящик и в кино не хожу. Но я читала «Шоу Капоте», по которому он снят, – ответила Лия.

– А, ну так даже лучше, – смущенно продолжил парень. – Жизнь обычного человека превращена в телешоу, все вокруг подставные, а он даже не догадывается. Очень похоже на то, что нас окружает, тебе не кажется?

– Интересно, никогда об этом не думала, – сказала остановившаяся возле своего подъезда девушка и скромно сунула руки в большие карманы домашних штанов. – Необычная мысль. Любишь пофилософствовать?

– Да нет, просто интересно понять, как все устроено. – Платон переминался с ноги на ногу напротив нее, не в силах смириться с моментом, когда им придется расстаться.

– Ну а где же тогда камеры? Об этом ты не подумал?

– Некогда было, мне это пришло в голову только сейчас.

– И там был маленький городок, а у нас, даже несмотря на опасность больших расстояний, – огромная страна. И всюду кипит жизнь, все перемещаются и стареют. Наш детдом был далеко отсюда, я многое повидала, пока переезжала сюда.

– Ну да, наверное, ты права, – окончательно смутился Платон. – Глупая мысль.

– Эй, ты не давай так просто себя разубедить. Стой на своем, хорошо? – с подозрительной заинтересованностью порекомендовала она, а потом распрощалась с ним: – Ну все, пока, мне надо домой. Еще увидимся.

Лия слегка приобняла взлетевшего на седьмое небо парня и почти забежала в подъезд, но остановилась, уже перейдя порог.

– И давай этот случай останется между нами, хорошо?

– Ну конечно, разумеется, – сказал он и с хлопком закрывшейся двери провалился в одинокое, уже давно знакомое небытие.

Словно красная черта в приемном покое больницы, этот звук расставания разделил его существование на две совершенно разные грани – одну, полную смысла, счастливую жизнь и другую, пустую, депрессивную, выжженную одиночеством пустоту.

Дома его ждал хаос из разбросанных вещей. Всюду сновала мать и забивала чемоданы одеждой, посудой, бытовой химией и едой, даже не замечая пришедшего сына. Ее глаза покрывала пелена застывших в бессилии слез, не сумевших ни пролиться, ни высохнуть. На одном из век темнел огромный синяк. Напряженная атмосфера сковала парня, в один миг потерявшего смысл о чем-либо спрашивать и что-либо говорить. Первым брата увидела Лиза, усердно пихавшая все свои вещи в один маленький школьный ранец, уже похожий на накачанный до предела воздушный пузырь. Она посмотрела на Платона смиренным взглядом человека, от которого ничего не зависело, потом грустно опустила глаза и продолжила заталкивать капризную книгу в отсек рюкзака, и без того поставивший рекорд максимальной плотности вещества. Платон отрешенно прошел на кухню, открыл ящик с едой, взял последнюю коробку хлопьев и высыпал их в одну из двух оставшихся на опустевшей полке тарелок, залил хлопья остатками молока и стал циклично размешивать ложкой, уставившись в одну точку. Мать суетливо ходила туда-сюда, по несколько раз проверяя все шкафы и тумбочки, чтобы ничего не забыть. Разговора с ней долго ждать не пришлось.

– Мы разводимся, – сказала она возбужденным голосом. – Не понимаю, как я могла столько лет жить с этим козлом.

Платон ел размокшие сладкие хлопья, чтобы заполнить внутреннюю, растущую во все стороны пустоту.

– Все нормальные мужики копят деньги, что-то придумывают, выкручиваются и чинят эти долбанные податчики еды, чтобы постоянно не бегать в комнату. – Она бросила гневный взгляд в сторону сломавшейся дверцы между кухней и залом. – Переезжают из таких дыр, как наша, а не тратят все нажитое на бесполезную груду железа, которая ему роднее, чем мы.

Парень раз за разом посылал в рот хлопья, тщательно их пережевывая, не в силах оторвать пустой взгляд от точки между раковиной и шкафом, стоящим возле окна.

– Да, он отказался ее продавать! – продолжила тираду мама. – И смотри, что сделал!

Она подошла ближе к сыну и повернулась к свету, демонстрируя свежий синяк на морщинистой коже вокруг глаза. Платон уставился на него тем же взглядом, какой только что был у сестры.

– Я позвонила сестре, она примет нас у себя. Правда… – Женщина замялась, не зная, как лучше продолжить. – Правда, у них очень тесно и переехать сможем только мы с Лизой.

Платон наклонил к себе тарелку и зачерпывал остатки молока, громко звеня ложкой.

– Да, тебе придется остаться с отцом, – продолжила мама. – Там просто негде жить. И вообще ты уже взрослый, должен сам решать, что и как. А младшей сестре просто нельзя расти в такой обстановке!

Платон подошел к раковине и начал смывать прилипшие к тарелке хлопья сильной струей воды, делая это намного дольше, чем требуется. За окном раздался протяжный машинный гул, какой бывает у автофургонов или локомотивов.

– А вот и транспорт. Я договорилась с отделом перевозок с завода. Мы уедем на этом грузовике. Поможешь с вещами?

Словно приведение, парень вышел из кухни и принялся вынужденно помогать родным, как обреченный в концлагере, безропотно принимающий неотвратимую судьбу. Подождал, пока мама возьмет в обе руки по чемодану, а сам поднял три непонятно откуда взявшихся старых мешка, доверху набитых домашней утварью. Лиза надела свой школьный рюкзак, раздутый вдвое больше ее самой, и зажала подмышкой плюшевого медведя. Все трое зашатались вниз по тесной лестнице, пробираясь к выходу. На улице уже ждал курсирующий раз в градус заводской грузовик, переливаясь хромированными деталями на ярком солнце. Обычно он выезжал с завода без остановок, поэтому, когда представился шанс подольше поглазеть на диковинку, весь район высыпал на улицу изучать застывшего в пространстве железного исполина. Водитель помог загрузить вещи на задний ряд сидений и на глазах у всего квартала пожилая женщина, с грустью посмотрев на сына, забралась в кабину грузовика. За ней с усилием, как на шведскую стенку, забралась Лиза, напоследок обернулась к брату и помахала ему тонкой детской рукой. И в этот самый обычный, 257-й градус трехсотого круга после Великого разлома, когда стих рев двигателя и грохот удаляющегося фургона, Платон остался стоять возле дома, который уже никогда не будет прежним, родным, милым, уютным и безопасным.

Когда человечество смогло восстановить утерянные знания в области медицины и вакцинации, построило больницы в каждом мало-мальски заметном городе, начался бурный рост населения, не обошедший стороной и Фрибург. Сказался он и на большом здании библиотеки с тысячами уникальных книг. Построенное до Великого разлома, оно пережило одномоментное исчезновение и застало начало новой жизни человечества, как с чистого листа, но окруженное тем не менее довольно развитыми технологиями и инфраструктурой. Удачное место прямо у стен восстановленного завода уберегло библиотеку от сноса при строительстве радиальных, кругообразных кварталов, предоставлявших всем жителям самый короткий путь к месту работы. Так она и стояла никому не нужная, ведь все люди были заняты ручным трудом, но совсем скоро во многих сферах жизнедеятельности ввели автоматизацию, и тяжелая, монотонная работа стала требовать меньше рук. Вместе с этим повсюду, как грибы после загадочного дождя, стали вырастать высшие учебные заведения для подготовки инженеров и специалистов. Благодаря росту населения города́ и поселки заселялись всё новыми людьми и укрупнялись вокруг центральных точек – заводов, образуя кольца, как после брошенного в воду камня. Свободного места ввиду его возросшей цены перестало хватать, поэтому вновь создаваемые учебные заведения втискивали в менее полезные здания. Почти опустевшая после вывоза научными институтами самых важных трудов библиотека стала идеальным местом для университета. Несколько десятков никому не нужных ветхих изданий перенесли в маленький сарай, ранее служивший подсобкой городской читальни, а теперь ставший само́й этой читальней. Постепенно пыльные полки стали заполняться новыми книгами, а для посетителей ввели читательские билеты и посадили у входа библиотекаря, работавшего по совместительству сторожем в университете.