Сергей Фокин - Библия смерти

Хранитель (ели разборчивым голосом, из-за отсутствия языка и множества зубов). – Кто я? Как здесь оказался?

Если бы не сказанные его хриплым голосом знакомые Акайо фразы, гном ни за что б не остался с ним наедине. Но Окумура почувствовал связь и не задумываясь взял живого мертвеца за протянутую руку.

Яркий белый свет, режущей болью ударил ему по глазным яблокам и мир полностью для него изменился.

Акайо. – Я нашел свое лицо!

Память полностью восстановилась. Сказка исчезла, но где он оказался теперь, оставалось загадкой, даже для вновь вернувшейся части его души – Короля Каланитиссы.

Акайо (тот, кому принадлежит это имя). – Как ты смеешь называть меня чужим именем. Я пожалуюсь на тебя отцу.

Сатоши. – Одевайся. У тебя пять минут. После спущу тебя силой.

Акайо. – Ты еще попляшешь у меня.

Каланитисса. – Мы что, опять оказались в твоих воспоминаниях?

Акайо (тот, кто присвоил себе это имя). – Боюсь, что нет. Это жизнь, глазами моего родного брата – Акайо!

Каланитисса (восхищаясь новой игрой своей бывшей возлюбленной). – Очень интересно. Ниррити удалось слить воедино разум ваших душ. Видимо пришлось не слабо попотеть, чтобы вытянуть его воспоминания из самого рая. Потрясающе!

Акайо. – Не вижу здесь ничего потрясного. Нам теперь придется бесконечно проживать свое жалкое существование в муках за наши грехи.

Каланитисса. – Подотри слюни и пошли.

Акайо. – Я не могу. Это тело не поддается моим требованиям.

Каланитисса. – Выходит в сказке было поприятнее. Я еще никогда не хотел так сильно вернуться в тело мертвеца.

Сатоши. – Ты готов?

Акайо (тот, кому принадлежит это имя). – Куда мы едем?

Сатоши. – Не делай вид Ясуши, что ты не ведаешь о недавнем решение твоего отца.

Акайо. – Да, но меня это каким боком касается?

Сатоши. – Самым, что не на есть, непосредственным.

Садясь в лимузин отца, Акайо до сих пор не понимал куда его собираются отвезти в такую рань, да еще и летом! Избалованному мальчишке сложно уловить нотки страха. Гордость бежала впереди его эго, белой пеленой закрывая все добросовестные качества.

Сатоши. – Вылезай, приехали. И сумку с деньгами не забудь.

Телохранитель Кэтсуо вел себя не подобающим образом с пятилетним Акайо, обращаясь с ним словно с мусором. Злоба в разуме ребенка, только что осознавшего, насколько за одно короткое мгновение может сломаться жизнь, начала отращивать свои корни, превращая райское воспоминание в сущий ад…

Забежим немного вперед!

На счет Сатоши можно было больше не беспокоиться. Молитвы безумца были услышаны. Через пять лет после этой разлуки, его переехал грузовик. Так просто! Чистая случайность воли судьбы. Хотя сама судьба – дело тонкое и совсем не обузданное. Во время утренней пробежки, водитель совершивший наезд на Сатоши, отвлекся на своего пса, пытавшегося стащить из пакета кусок колбасы. Кто бы мог подумать! Попав прямо под колеса, его тело не проскочило мимо, где у него оставалась сотая доля процента выжить, а застряло под задним мостом. Втерев собственные ошметки в асфальт метра на три (водитель не сразу смог сообразить, что произошло), его голова попала прямиком под протектор, и лицо Сатоши взорвалось как арбуз. Понадобилось четыре часа, чтобы собрать весь разобранный пазл в общий мешок. Тело гнусного телохранителя так и упаковали в гроб, в черном пакете, больше напоминающий мусорный мешок.

Акайо очень холодно принял свою новую семью, которая должна была в скором времени переправиться жить во Вьетнам. Их планы резко изменились после получения богатства. Ребенок тогда еще не знал, что семья его приняла еще холоднее. Он заочно был обречен на страдания. Только пройдя все тяжбы собственной жизни, можно твердо устоять на ногах, не покачиваясь при сильных ветрах. Эта жалкая парочка спустила все деньги на выпивку и black jack. Уже через месяц они все троя оказались на улице, обреченные на вечные поиски пищи в мусорных баках.

Так прошли только первые полгода.

Казалось бы, ничего серьезного не произошло. Если постоянно держаться вблизи крупных супермаркетов и кафе, можно вполне неплохо питаться. Но разве мог тогда Акайо представить, что бездомных может оказаться настолько много. Он, маленький ребенок, купающейся с самого рождения в золоте и платине, не воспитывался так, чтобы ему когда-то могла прийти в голову жалость о тех, кто не в состояние себя прокормить.

Кэтсуо. – Каждый занимает ту ячейку общества, на которую сам себя обрек. И практически каждый не пытается ее преодолеть.

Отец однажды сказал возможно правильные слова, но ведь помимо основной массы, есть те тридцать процентов бездомных, которых обрекли на это гнетущее существование не по собственной воле.

Постоянная перепалка из-за плесневелого куска хлеба, изводила разум ни в чем не повинное дитя, с которым так жестоко обошлись звезды.

Неделя за неделей, месяц за месяцем, и ничего нового. Попил из лужи, поел отходов и все по кругу. Теперь эта замкнутая цепочка была неразрывна и тесно с ними связана. Каждый новый день, смотря в глаза тем, кто довел до такого кошмара его последние дошкольные месяцы (и зачем Акайо забивал свои мысли столь бессмысленным желанием, разве могли его взять в школу? Детдом! Да, но разве туда хочет кто-то попасть, даже оказавшись в такой заднице), его выворачивало наизнанку от ненависти, но уходить от них он не собирался. Куда? Зачем? Жизнь кончилась, так зачем теперь все усложнять. После очередных трех месяцев скитания по подворотням и закоулкам улиц Японии, его приемная мать (Мэна, кажется ее звали), подхватила воспаление легких и после шести мучительных ночей, со слезами на глазах, покинула этот зловонный мир.

Приемный отец. – Теперь будет легче. Больше еды.

И как на это должен был отреагировать шестилетний ребенок!? Вопрос без ответа. Но точно знал, что от этого человека, чьего имени он не знал, нужно срочно делать ноги. Он является источником проблем: опоил жену, проиграв при этом все то, с чем можно было посмотреть в далекое будущее и прекрасно укоренить корни в любой ячейке предпринимательства, довел Мэну до гниения, которая несмотря ни на что, продолжала отдавать этому вечному нытику последние крохи себя (любовь! Самое кошмарное, что смогло придумать человечество), и кто его знает сколько до этого периода дерьма, он еще успел натворить бед.