Сергей Фокин - Библия смерти

На этой ноте закончилась очередная сырая ночь Акайо Окумура, и он плавно попытался уйти в сон, чтобы утром хорошенько обдумать эту свежую идею и понять, что ему теперь от этой жизни нужно.

Каланитисса. – Когда это уже закончится? Я больше не выдержу этой мути.

Король Каланитисса не мог найти себе места в подсознание близнеца японца.

Окумура ничего не ответил на его слова. Он так увлеченно наблюдал за несчастной судьбой брата, словно это был его самый любимый фильм, который давно уже был засмотрен до дыр, но все равно, при каждом новом повторе преподносил что-то новое.

Детское мышление – вещь хрупкая и не так вычислительна. На принятие решения понадобилось больше времени, чем он сам того ожидал. Вот уже третью ночь, лежа в коробке из-под холодильника, Акайо разглядывал убывающую луну и шептал себе под нос:

Акайо (тот, кому принадлежит это имя). – Завтра. Я сделаю это завтра.

Каланитисса. – Твою-то мать. Ваше время еще более бесчеловечно. Он его что, съесть собирается!?

Окумура был полностью погружен в воспоминания брата и даже не пытался из них выйти.

Каланитисса. – Да очнись же ты наконец! Ты разве не видишь этого?

Акайо (тот, кто присвоил себе это имя). – Он смог дожить до встречи со мной, а значит его время еще не пришло. Не мешай мне!

Каланитисса (вне себя от ярости). – Чертов идиот! Но вот почему меня закинуло именно в твой сосуд. У твоего брата, чье имя ты посмел так нагло отобрать, куда больше мужества.

Акайо. – Ты хочешь это обсудить?

Каланитисса (ни разу не моргнув). – Да, вот только боюсь момент не подходящий. Я дождусь, пока смогу от тебя избавиться и вот тогда-то мы с тобой поговорим.

Но студент уже вновь был в забвение и не реагировал на возгласы своей самой темной части души.

Было примерно часа четыре утра. Может половина пятого. Точным было то, что рассвет еще не наступил.

Ребенок, завернувшись в лохмотья старого пледа, пытался отогнать от себя ночную прохладу. Его приемный отец, точнее человек, с которым он старался чувствовать себя в большей безопасности, нежели один, уже не видел свое внутреннее эго без постоянной дозы очередного глотка «допинга». Искать остатки спиртного на дне бутылок, было куда проще, чем драться за найденные объедки чьего-то завтрака или ужина. Задача проста – доказать, что это ты нашел сэндвич первым. За время скитания, голова спившегося бездомного перестала здраво мыслить. Процентность серой массы превышала все возможные нормы и в итоге, он в конец обезумел. Теперь ребенку приходилось добывать провиант для них обоих. Но сейчас Акайо спал, а старику жутко хотелось есть. Пытаясь справиться с навалившей на больную голову мыслей, он вдруг подумал, что прошло совсем не мало времени с тех пор, когда он ел хорошенький кусок свинины. Размышляя об этой нелегкой дилемме, он то и дело поглядывал на спящее дитя, смотря сквозь его тело, находясь в полном погружение собственного воображения.

Приемный отец. – А чем он не поросенок. Немного правда худощав, но вполне сгодится, за неимением лучшего. Молодое мяско можно обглодать и с костей.

Мысль пришла размазано, как и его очередное похмелье, но голодный желудок и обильно повалившие изо рта слюни, решили все вместо него. Добавив к крепкому сну Акайо, «глоток» хлороформа (украденного как-то не так давно в одной из местных аптек), он вытряхнул его из тряпичного кокона, оттер от грязи (не пожалев на процедуру последние остатки своей утренней дозы)и как в самых настоящих сатанинских ритуалах, положил крестом на мокрый асфальт.

Хорошенько все взвесив, безмозглый пьянчуга принялся за приготовление костра. Мусорный бак и ржавый лист металла, были самыми подходящими инструментами на этой кондитерской кухни.

Парень должен был давно уже проснуться. Костер до красна прогрел пластину и начал постепенно менять окрас бледной кожи Акайо на ярко-бордовый.

Каланитисса. – Акайо (обращаясь к своей половине души) , он не проснется. Надо что-то делать!? Акайо!.. А черт с тобой… Парень, проснись. Ты должен проснутся. Очнись я тебе говорю!!!

Этот крик, пронесшийся по разуму всех троих, вывел студента из своего никому непонятного забвения. Но спящее тело ребенка лишь слегка содрогнулось (здесь и далее мнения расходятся – ведь это могли быть обычные судороги от обжигающей, кожу, боли). Голый юнец все еще крепко спал.

Каланитисса (вобрав в свои легкие максимальное количество воздуха). – Очнись же, я тебе говорю!!!

Послышался треск подкорки головного мозга и Акайо наконец открыл глаза.

Акайо (тот, кому принадлежит это имя). – Что ты делаешь?

Он окинул испуганным взглядом своего ничтожного опекуна, занесшего над его животом сверкающий осколок разбитой бутылки.

Приемный отец. – Прости, но я должен успеть тебя выпотрошить, пока твое дерьмо не зажарилось до хрустящей корочки, вместе с этой аппетитной шкуркой.

Голод полностью завладел безумцем и разум перестал присылать в мозг данные о самоконтроле. Его сейчас с легкостью можно было сопоставить с одним из «Ходячих мертвецов» – сходства были колоссальные.

Акайо. – Отпусти, отпусти…

Приемный отец. – Не смей подымать шум, не то я тебе сейчас рот в размерах увеличу. Это еда моя и только моя. Я не собираюсь тобой ни с кем делиться.

Край бутылки оказался поднесенным к излучине губ Акайо и до него донесся запах кислого пива. Ему очень сильно хотелось сходить в туалет и от возникшего страха, нужду пришлось справить, не отходя от кассы. От полившегося ручья тут же раздалось чуть слышное шипение.

Пластина нагревалась!

Акайо (рыдая из последних сил). – Мне больно! Здесь горячо. Отпусти меня.

Здоровяку стоило подумать заранее, до того, как юнец, ерзая на листе металла, словно червь на сковородке, сумеет выскользнуть из узлов. Еще так мало понимающее дитя, совсем не знало, что именно пыталось сотворить это страшное животное. Акайо, своим маленьким головным мозгом лишь смог сообразить, что старик пытается его убить и первым делом, дал от него деру.

Приемный отец (подняв слишком много шума). – А ну стой! Я все равно зажарю тебя! Твой кусок свинины не стоит того, чтобы так за него бороться. Тебя выбросили словно мусор. Я кому сказал вернись! Ты должен слушаться своего отца!

Но маленький голожопый ребенок, шлепал босыми ногами по сырому асфальту и ритмично побалтывая своим съежившемся стручком, медленно уносился прочь, задрав ему в ответ средний палец на правой, обожжённой руке.