Дмитрий Беркут - Клошар

– Так, Дима, а что случилось-то?

– Жизнь случилась, Галин Ванна.

– Не надо мне тут клише, не статью пишешь.

– По семейным…

– Ладно, пиши в отпуск без оплаты. И на увольнение – отдельно. Если через три месяца не вернёшься – уволим. Хоть будет у тебя вариант в запасе, если что.

– Спасибо, Галина Ивановна, но я не вернусь.

– Как знаешь, Дима. Мне нравилось с тобой работать.

Я отдал заявление, заскочил обнять ничего не понимающую Светку и вышел на улицу.

Дверь открыл своим ключом. Посреди комнаты стояла Ленка. В спортивках и футболке. Вид у неё был испуганный.

– Как ты? – робко спросила она.

– Заебись, – ответил я, складывая в сумку мыльно-рыльные принадлежности.

– Дима, прости меня, – по Ленкиным щекам текли слёзы.

Я подошёл к ней, прижал к себе и прошептал:

– Спасибо, Ленка, что ты была в моей жизни.

Дорога от дома до железнодорожного вокзала далась мне труднее, чем весь предыдущий алтайский трип. Как же это всё могло с нами произойти? С каменным сердцем я шёл в никуда…

– Дим, там кто-то ломится, откроешь дверь? – тихо говорит Саня, сидя за столом и уплетая остатки супа.

– Сейчас, только страницу дочитаю, – отвечаю я, не отрываясь от книги.

– Диман, да нам сейчас дверь вынесут! Ладно, сам открою, – Саня резво вскакивает и спешит к двери, в которую, несмотря на исправный звонок, действительно долбят чем-то металлическим.

Саня едва успел отстраниться, как в прихожую ввалились три розовощёких мента в бронежилетах поверх ППС-ных форменных курток и с калашами на шеях.

– Кто тут, сука, буянит, добрый вечер, лейтенант Кологривов, – скороговоркой выдал невысокий мент с выделяющимся пивным животом.

Я высунулся в проём комнатной двери:

– Ммм… Никто не буянит, с чего вы взяли? Мы ток с работы, ужинаем.

– Вызов был, ребятки, – невозмутимо произнёс второй мент с неуставной зимней шапкой на голове. Не спрашивая разрешения, он решительно шагнул ко мне в комнату.

Следом за ним завалился Саня, обвёл комнату рукой и шутливо отчитался:

– Ну вот, посмотрите: оружия-наркотиков не держим, яды употребляем только по выходным.

– Ссука, что за хуйня? Кто тут в вашей коммуналке Хлебозёров? – лейтенант явно начинал нервничать.

– Ааа, всё ясно, мужики… – сообразил Саня. – Это сосед, в дальней комнате живёт. Дед, связист бывший. Он немного ебанутый, занесите уже его в закладочки, чтоб зря сюда не ездить.

Будто почувствовав, что его упомянули, из темноты коридора возник худощавый дедок. Руки его беспорядочно дёргались. Вероятно, он страдал какой-то нервной болезнью.

– Ах-ха-хах, – заблеял по-козлиному дед, – всех заберите, сволочей поганых, всех! Это я вас вызвал. Давайте, сынки, очистите жилплощадь от нежелательных элементов.

Голос деда сорвался на визг.

Менты переглянулись. Они явно понимали, что ситуация – говно. И что, забрав деда, они обеспечат вечерний геморрой всему отделению, включая обезьянник. А потом ещё окажется, что дедуля какой-нибудь заслуженный мудак, и будет всем вообще хана.

– Чё орёшь, петушара? – из темноты выплыла ещё одна фигура. Это был сонный мужик в семейных трусах, с ног до головы покрытый блатными татуировками.

– Сырёженька, – начал оправдываться дед, – я легавых вызвал, шоб спокойно было.

Увидев Сырёженьку, менты вздохнули с облегчением.

– Сюда иди, расписной ты наш, – произнёс третий, до этого всё время молчавший мент. Он поманил Серёгу указательным пальцем, – вот ты-то нам и нужен. Мужчина, пройдёмте в отделение.

Серёга начал было оправдываться:

– Да я спал, гражданин начальник, не знаю… Дед, козлина! – выкрикнул он, злобно зыркнув в сторону дедка, стоящего тут же с выпученными глазами.

– В отделении доспишь, ты же всё понимаешь, – спокойно произнёс лейтенант, выталкивая Серёгу в подъезд.

– Хлебозёров! Дед, сука, либо вешайся, либо к моему возвращению литруху готовь, – послышался крик из подъезда.

Дед ещё немного постоял, дёргая руками, словно в пляске святого Витта и бормоча что-то себе под нос. А потом исчез в темноте – так же внезапно, как и появился.

Саня покачал головой:

– Пошли кино, что ли, какое-нибудь посмотрим? Давай не будем сегодня пить, ну его нахуй.

– А тебе здесь, что ли, кино не хватает? Как же меня всё это заебало… Ладно, включай, – неохотно согласился я.

Под потолком комнаты вязким туманом вьются сизые клубы дыма. В кресле, в позе лотоса, сидит Шива. В одной из своих четырёх рук он держит курительную трубку замысловатой формы. У него синее лицо, всё его тело измазано пеплом, волосы спутаны, а вокруг шеи обвилась змея, перебросив хвост, словно шарф, через плечо. Шива подносит трубку ко рту, глубоко затягивается, смахивает холодный пот со лба, и тянется к лежащему на столе «Глоку-17». Взяв пистолет, он смотрит на него полным сожаления взглядом. Затем откидывается на спинку кресла и выпускает себе в висок всю обойму. Остроконечные свинцовые пули, проходя через череп, как сквозь масло, с сухим треском врезаются в стену, отбивая штукатурку. Подлокотники и спинка кресла заливаются синей кровью. Шива усмехается, прикрывает глаза и шумно, через ноздри, выдыхает сиреневый дым. Не открывая рта, он утробно произносит: «Омм, намааах, Шивааааая». Он поворачивает голову в мою сторону и смотрит, пронзая меня насквозь своим стальным взглядом – почти так же, как только что пронзали пули его собственную голову. Я покрываюсь испариной, желудок сжимается, тошнота подкатывает к горлу. Открываю глаза и с тоской смотрю на стоящую передо мной недопитую бутылку водки.

– Кто-нибудь, – зову я, – воды!

– Очнулся? Пивка? – откликается женский голос.

– Не надо ему пивка, мы сегодня с документами на оружие идём дела улаживать, – говорит Саня.

– Оооууууу, аааааааааа… – начинаю стонать я.

– Да не сможет он никуда идти, – слышу я второй женский голос.

Я понимаю, что нахожусь дома. Также понимаю, что не один, но на этом все мои понимательные способности исчерпываются.

Передо мной материализуется полстакана прозрачной жидкости.

– Пей лучше водку, полегчает. И на сегодня хватит. Вот, запивон держи, – Саня протягивает мне стакан с водой.

Я приподнимаюсь на локте и одним рывком опрокидываю в себя водку, сразу же запивая её водой. Замираю, чтобы понять, не пойдёт ли обратно.

– Охх, вроде прижилось, – мямлю я, усаживаясь на кровать. И тут же ощущаю облегчение. В голове начинает проясняться.

После возвращения из Сибири это уже третья моя осень в Питере. В первый год, когда было совсем трудно с деньгами, я допустил ужасную ошибку – продал свою фотокамеру барыгам на Сенной. А потом случился кризис, скакнули цены, и купить новую камеру стало для меня нереально. Жил я случайными подработками. Кем только не работал – от строителя-ремонтника до социального работника. Через полтора года после отъезда из Томска на пороге моей комнаты в коммуналке на Сенной появился Саня. Из его сбивчивого рассказа я понял, что после того, как я уехал, он попытался помириться с Тасей, но из этого ничего не вышло. Она решила порвать с ним окончательно и бесповоротно. Саня психанул, пошёл в местный военкомат и завербовался по контракту. Сразу после этого он был отправлен обратно в свою часть, расположенную в крайне нестабильной на тот момент Чечне. Дальше Саня путался во времени и событиях. Ясно было только то, что чеченская эпопея, не продлившаяся и года, закончилась для него контузией головы. Пробухав в госпитале с месяц, Саня был благополучно комиссован из армии по состоянию здоровья. Вернувшись в Томск, он пробухал ещё месяц. Попытался найти работу, не нашёл и двинул ко мне. Я, конечно, был рад приезду старого дружбана. И без лишних вопросов выделил ему раскладушку возле окна.