Майя Полумиско - Ледник Плакальщиц

Можно поспать еще, понимаю я. Завтрак в восемь, сказала нам Татьяна. Это целых три часа. Немного меньше – надо успеть умыться и одеться, и все равно, просто огромная куча времени.

Я засовываю руку под подушкой и нащупываю фигурку. Сейчас можно разглядеть подарок Эллы: это женщина в коленопреклоненной позе, вырезана из полупрозрачной кости оленя или медведя. Работа довольно грубая, и все же воочию представляю жрицу-Плакальщицу; говорят, они носят только легкие покрывала из шелка, но холод не причиняет никакого вреда, ведь они служат самой ледяной богине, а та благодарит за… сочувствие, должно быть. Если задуматься, это глупо. Коллектив запрещает веру в Инд, и тут я склонна согласиться. Никаких богов не существует.

Но фигурка красивая. Я убираю ее обратно под подушку и пытаюсь задремать, в конце концов, у меня это получается.

Мне снится то, что обычно – тундра и цветы, и наша семья. Мы никогда не были обычными, если понимать то, что рассказывали другие девочки. Никаких спокойных семейных обедов, походов на работу по фабричному гудку каждое утро. Иван Лю говорил о родителях то, что долгое время как будто скрывала от себя же, как будто прятала в какой-то невероятной глубине. Но так нельзя, и вот я здесь, и мое прошлое напрыгнуло, как молодой дурной еще от весеннего задора олененок. Первоцвет так делал, пока был маленьким. И пока жевал панталоны. Ладно, панталоны он жевал и после.

Ледник Плакальщиц часто являлся в мои сны.

Мама рассказывала мифы и легенды, но я никогда не воспринимала буквально. Зато образы изо льда и нерожденного дыхания проникали сквозь пленку сознания и являлись в сновидениях.

А отец рассказывал другое – про технику, про города. Наша Республика Индар, на самом деле, считал он, не такая уж могущественная и сильная, как говорят Великий Вождь и Коллектив. Мы вполне могли бы проиграть в войне – ну да, все тому же Хофешу, но только Хофеш пока слишком далеко.

Они посылают к нашим берегам корабли, объяснял отец. Только не с той стороны, где разведанная часть моря, а с другой – по ту сторону Ледника, туда очень сложно проникнуть, ведь сам Ледник практически непреодолим. Это и защита земель Индара – люди Хофеша точно так же не способны пролезть к нам.

Мне снится Ледник в огне, и чужаки в неприятно-пестрой одежде, у нас такую не носят. Говорят, в Хофеше нет никаких правил по униформе, ты можешь сочетать синее Сферы Науки с зеленым Аграриев, да еще добавить белое Воспитание, даже нацепить золото Управление – никто и слова тебе не скажет. Не говоря уж о расстрелах.

Почему-то эти рассказы меня немного пугали. Если увижу человека в пестрой одежде, спрашивала отца, что должна сделать? Выстрелить? Закричать и убежать?

В такие моменты Нико обязательно прислушивался, чтобы потом тоже начать закидывать отца вопросами, а мама сердилась: мы, мол, слишком маленькие, чтобы забивать нам головы политикой. Но вообще-то про политику было не так уж скучно.

Хотя про науку и про легенды мне нравилось больше.

Во снах люди в пестрых одеждах перебираются через переливающийся свет Ледника Плакальщиц. Они спускаются прямо по неприступному льду, надвигаются на нас, словно жуткая многоцветная толпа – орда муравьев, на которых облили несколько ведер краски. Гигантских муравьев с носами-жвалами, острыми зубами и когтями, и это и не люди вовсе.

Похожие кошмары, насколько знаю, снились почти каждому в Солнышке. Мы дети врагов народа, но мы все еще часть Народной Республики Индар. Немного иронично, как по мне.

Теперь эти сны смешиваются с плачем, и я словно бы слышу женский голос – это мама, но и не совсем. Не могу не думать про Всеобщую Матерь. Так называли богиню Инд. Такова ее сущность – помимо всей жути, связанной с концом и началом света, холодом-до-начала, жаром-после-конца.

Наверное, кровать слишком теплая; ну и ржавчины на ней нет, а я совершенно точно не привыкла ни к чему подобному.

Второй раз я просыпаюсь, если верить часам, в шесть пятнадцать. Верчусь, достаю и прячу фигурку. Уснуть больше не выходит, не стоит и пытаться. Напротив по-прежнему гнездо из пышной белой подушки и одеяла в белом же пододеяльнике, так что я встаю аккуратно, осторожно, чтобы не разбудить Аленку. Выхожу в пижаме в коридор, ожидая увидеть толпу людей, но никого нет. Я вспоминаю, что не взяла полотенце, возвращаюсь за ним – оно большое, пушистое и теплое. Прижимаю к лицу: пахнет клубникой, как вчерашний сок и мыло.

Я иду в душ: каждая кабинка закрывается изнутри, как и туалетные. Стоя под горячими струями воды, позволяю себе разрыдаться.

Еще вчера я сидела в карцере. Темнота, нельзя ни прилечь, ни толком сесть. От меня несет немытым телом, я задыхаюсь. Вчера – кошмар, сегодня – почти мечта, как в те-самые десять минут, но мамы с папой нет, их никогда не будет больше, и мне стоит смириться. В интернате получалось, почему рыдаю сейчас? Вода горячая, никто не прогоняет, никто не отсчитывает время. На стеклянной полке вместо мыла пластиковая бутылка, в ней что-то пенящееся и пахнущее неизменной клубникой – можно вымыть волосы, все тело.

А потом распаковать зубную щетку, которую Татьяна выдала вчера вместе с едой. Порошок в бумажном пакете, отдельно. Я чищу зубы, завернувшись в полотенце, перед огромным зеркалом – и ловлю себя на мысли, что совершенно не представляю, как выгляжу, просто не было времени на такую ерунду.

Рука останавливается: щетка торчит изо рта.

Я рассматриваю себя.

Полукровка – старая и новая кровь, как сказала бы мама. У меня волосы довольно светлые, но кожа скорее смуглая, глаза с характерным разрезом, только не карие, а серые. Средний рост, худощавая, зато с выраженными мышцами. Еще бы, в «Солнышке» слишком часто приходилось пилить деревья. И таскать проклятущие бревна тоже. У меня маленькая грудь – и это удобно, потому что не мешает. Папа говорил, что я красивая. Сейчас, разглядывая в зеркале почти чужого человека, понятия не имею – правда или нет.

Неважно.

Я возвращаюсь в комнату и одеваюсь, повесив полотенце сушиться на спинку одного из стульев. Заглядываю в шкаф: там белье, в том числе, теплое. Шкаф вмонтирован в стену, отчего занимает мало места, но внутри просторный, помещусь там целиком, может, еще и Аленка влезет. Я нахожу униформу нейтрального цвета хаки, оглядываюсь на старую, приютскую… и понимаю, что не хочу надевать ничего, что напоминало бы об интернате.

В новой гораздо лучше, хотя это брючный костюм, а колючее платье. Ткань хорошая, мягкая и приятная.

Еще есть время, но я решаю разбудить Аленку. Она что-то бормочет —впервые слышу ее голос, хотя и не настоящие слова. Потом вскидывается, глаза дикие, пустые как у испуганного зверька. Она расслабляется через секунд пять, вздыхает.