Вадим Кучеренко - Химера

Он стоял у окна просторного трехкомнатного номера отеля, из которого открывался панорамный вид на хаотично застроенный с точки зрения европейца город. Размышлял. Ему очень не хотелось оставлять Альфа на несколько часов вдвоем с Евгенией, в конце концов, они были едва знакомы с этой женщиной, но другого выхода он не видел. Брать внука туда, куда он собирался, было неразумно, учитывая цель этой поездки.

В дверь номера робко постучали. Альф вскочил с кровати, на которой он лежал, набираясь сил перед предстоящей экскурсией, подбежал к двери и распахнул ее с радостным возгласом. Вошла Евгения. Она уже приняла душ и переоделась, сменив дорожный брючный костюм на длинный сарафан с крупными зелено-желтыми цветами. И, словно чудом, преобразилась, став настоящей русской красавицей, одной из тех, которых Фергюс видел на картинах Брюллова, Боровиковского, Венецианова, Кипренского, Кустодиева в художественных музеях Москвы, когда иногда посещал их в сопровождении внука. Почему-то ему вдруг вспомнилась картина Бориса Кустодиева «Русская Венера», где художник изобразил во всей красе ее пышной плоти обнаженную женщину, и эльф даже покраснел от смущения. Впервые за многие годы в его мысли о представительнице другого пола вкралась эротическая нотка. Он попытался убедить себя, что восхищаться женской красотой не предосудительно, но это вышло как-то неубедительно. И Фергюс нахмурился, усилием воли отгоняя прочь наваждение.

Евгения с тревогой посмотрела на него. Она каким-то образом умела чувствовать малейшие изменения настроения Фергюса.

– Что-то не так? – спросила она. – Вам не понравился мой русский сарафан? Я могу переодеться.

– Он вам очень идет, – возразил Фергюс и принудил себя улыбнуться, чтобы ободрить женщину. – Вот только не знаю, насколько он подойдет для экскурсии в храм Понунса, которую я хотел вам с Альфом предложить. Мне кажется, вам должно понравиться. Храм был сооружен еще в семьсот девяносто четвертом году от Рождества Христова монахом Ёнхи. А в одна тысяча шестьсот девяносто втором году двое из его послушников, Сосан и Самен, собрали целую армию монахов и повели их на войну с японцами. В память об этом событии каждый год в день рождения Будды сотни паломников зажигают в храме Понунса свои фонарики.

– И когда отмечается день рождения Будды?

– Во всех странах Восточной Азии, кроме Японии – в восьмой день четвертого месяца по китайскому календарю.

– То есть сегодня фонариков не будет, – с нарочитым сожалением произнесла Евгения. – Тогда стоит ли идти в этот храм? Кроме того, я думаю, Альфу это будет не очень-то интересно. Равно как и королевская гробница Jongmyo, в которой похоронены почти все древние корейские короли, кроме двух, кажется. Это я на всякий случай предупреждаю.

– Это точно, – охотно подтвердил Альф.

– Тогда могу предложить вам посетить Дворец Кёнбоккун, иначе еще называемый «Дворец лучезарного счастья». Он был построен в четырнадцатом веке основоположником долго правящей в Корее династии Чосон королем Ли Сон-Ге. Мифические животные, установленные по периметру и на крыше дворца, охраняют его от злых духов. Входят в него через ворота Кванхамун – «Ворота лучезарных перемен».

– Слишком много лучезарности, – запротестовала Евгения. – Мы можем ослепнуть. Так ведь, Альф?

– Запросто, – поддержал ее мальчик. – А нет ли чего менее помпезного, дед? Как ты сам говоришь, ближе к природе?

– Есть, – вздохнул Фергюс. – Океанариум, Эверлэнд с зоопарком и ботаническим садом, водный парк «Карибский залив». Вам достаточно на один день?

– Более чем, – кивнула Евгения. – Но одно непонятно. Почему – нам? Разве вы…

– К сожалению, – буркнул Фергюс. – Вынужден лишить себя такого удовольствия. Если вы не возражаете провести этот день с моим внуком.

– Буду счастлива, – просто сказала Евгения. – Поверьте.

И Фергюс ей поверил. Для этого ему даже не надо было читать ее мысли. Достаточно было посмотреть на сияющие глаза женщины.

Альф тоже не возражал. Фергюс отметил это с неожиданно кольнувшей его сердце ревностью.

– И все-таки, что будете делать вы? – спросила Евгения. – Я чувствую себя виноватой, лишая вас внука, даже на несколько часов.

– И напрасно, – ответил Фергюс. – У меня есть одно важное дело. Я вернусь вечером. И заранее приглашаю вас на тихий, почти семейный, ужин в ресторан. Если, конечно, вы не предпочтете Уолкер-хилл шоу – традиционные корейские танцы, которые завершаются великолепным европейским ужином.

– Тихий семейный ужин – это то, о чем я только могла мечтать, – произнесла Евгения.

И Фергюс прикусил язык, мысленно обругав себя за необдуманную болтливость и неосторожность.

Сеул населяло более десяти миллионов человек. Но Фергюсу был нужен только один, и он жил где-то на окраине города, в одном из тех районов, которые во всех мегаполисах мира назывались трущобами. Найти его было непростой задачей. Звали его Хьеон Ли, и он был человеком только наполовину. Его мать забеременела от пэн-хоу и умерла при родах. А младенец выжил. И вырос, не зная, что он бастард. Он не знал этого до двадцати пяти лет, и успел даже обзавестись семьей. Жена родила ему двух детей, девочку и мальчика.

К тому времени, когда младшему из его детей, мальчику, исполнился один месяц, Хьеон Ли уже знал, что он наполовину пэн-хоу. Но все, кто окружал Хьеона Ли, даже жена, называли его человек-дерево или древесным человеком. Его кожа на теле, особенно на руках и ногах, поросла бородавчатыми, как древесная кора, наростами.

И это было еще не самое страшное. Девочка родилась похожей на мать. А сын, которого назвали Меонг, что в переводе с корейского означало «светлый, ясный», получил в незавидное наследство гены отца.

Хьеон Ли и Меонг были бастардами, один наполовину, второй на четверть духами природы. Они жили среди людей, и то, что с ними случилось, стало известно всем. О них писали в средствах массовой информации, их, как диковинных существ, изучали ученые и медики. Так было, пока не стерлась новизна события, а потом всеобщий интерес к ним пропал, а вместе с ним и средства к существованию. И только Фергюс, узнав об этом, взял их под свое покровительство. Семья Хьеона Ли не голодала. Меонг рос бойким и смышленым мальчиком. Однако это не имело значения для их жены и матери. Однажды, устав от жизни с чудовищами, как она называла своего мужа и сына, Тэ Ли сбежала от них вместе с дочерью. Когда Фергюс сказал, что найдет их, пусть даже на краю света, и заставит вернуться, Хьеона Ли устало попросил его не делать этого.

– Каждый имеет право на счастье, – сказал он эльфу. – Она выходила замуж за человека, а оказалось, что за пэн-хоу. Получается, я обманул ее. Она несчастлива со мной. Что из того, что я ее люблю? Я прощаю ее. Прости и ты мою Тэ, повелитель Фергюс!