Андрей Умин - Искусство падения

Вторая половина кровати пустая, потому что недавно я разъехался со своей бывшей, случайно встреченной девушкой, сразу охотно поселившейся у меня. Я думал, что смогу создать с ней что-то вроде семьи, но не вышло, мы были совершенно разные… Прожили вместе год, но даже в те отчасти прекрасные, отчасти невыносимые моменты совместной жизни она постоянно работала в разных концах города манекенщицей, мы виделись только во сне, когда что-то теплое и уставшее залезало под одеяло. Иногда она приходила первой и сопела укрывшимся одеялом комочком, а уже я пытался неуклюже пробраться в теплые складки постели, но сути это не меняло, мы жили в одиночестве вместе. Так что после расставания почти ничего не изменилось. Каждое утро я подходил спросонья к окну, чтобы раздвинуть шторы и впустить неуловимый солнечный свет, которым не балует наша страна, богатая на одни лишь бескрайние снежные кучи до горизонта. Редкий неосязаемой гость освещал квартиру, так начиналось каждое мое утро. Я уже давно не путешествовал по миру и пускал мертвые корни в землю между работой и домом. Никаких пальм и придорожных мотелей с досками для серфинга у каждой двери. Голубые лагуны с их бронзовыми обитателями остались в прошлом и будущем, покрытые мраком оставшейся жизни. Морские поездки и нескончаемый ночной бриз были идеей, полностью пережитой и разбившейся о скалы потребностей. Мы насытились, а желание хотеть не ушло, идея фикс растворилась под тропическим солнцем Таиланда, ничего в наших жизнях не изменив, вернула нас обратно копаться в своих делах и телах. Теперь я стою по утрам у окна и смотрю на бело-коричневый снег, угрюмых людей, бегущих на работу затемно, ежедневно крутящих свое колесо однотипных действий, выжимающих эмоции для счастья из самых мизерных мелочей, насильно радуясь жизни. Я допиваю молоко, надеваю всю свою одежду, заворачиваюсь в шерстяной шарф и становлюсь одним из них. Раньше мы ловили кайф, называя это колесом сансары, теперь ловим ностальгию по разбитым мечтами сердцам.

Дваждырожденные заслужили жить в скромности, мы нашли временные работы для нашей временной жизни, занялись осмыслением прошлого, смирились с нашим путем и начали копить деньги на будущие путешествия. С другими вопросами и другими ответами. Почти так же, как раньше, колесо всегда крутится, мы повторяем одни и те же слова, похожие действия, уже знакомые нам поцелуи, слова русского языка, которых с годами не становится больше.

Наше море – это заснеженные дороги, наши пальмы – уличные киоски, наши путешествия – недвижимость, наша уверенность – это сомнения, наши гуру – мы сами.

Я сделал шаг, затем еще один, затем прошло двадцать восемь лет. Пройдет еще столько же, и придется обеими руками браться за голову. А пока надо пересчитать друзей, которые навсегда остались в «Клубе 27» и «Клубе 28». И еще тех, которые сломались под натиском собственных гормонов, глупее кончину и не придумать. Всё как в записках Ирвина Уэлша, в «Порно» и «На игле», только вещества гораздо хитрее обычных.

Ведь все мы – персонажи каких-то фантастических историй внутри пятого тома эпопеи «Трудись, пока подохнешь», с одним календарем на всех, одним напитком и одинаково нарисованными женщинами. Новая поросль, засыпанная пеплом активности великого поколения Х. Мы делаем великие вещи, но лишь повторяем за ними. С каждым разом всё лучше и лучше, но менять мы ничего не хотим и не можем, наслаждаемся свободой от долга и выбора, которую нам дали сильные мира сего, наши предки. По утрам я читаю чужие новости, выбираю самую чистую рубашку, разношу всякие вещи по комнатам, спросонья задевая углы. На стенах висят картины с уличных барахолок, они вместо обоев, которые мы не смогли подобрать.

Я собираюсь тихо, чтобы не нарушить магию утра, медленно прикрываю двери, и всю идиллию нарушает только кипящий чайник, дарующий нам бодрящую жидкость. Пакетик заварки, ломтик сыра, и можно сколько угодно растворяться в тишине сонного утра, медитируя на высокие материи, мечтая о далеких географически, но таких близких сердцу тропических островах, если бы не обязательный ответственный труд.

Каждый день я опаздываю на работу на одну минуту, которую теряю, любуясь на серый город из окна своей многоэтажки. Это наше бунгало. Это не признание поражения, это признание того факта, что материальное не имеет значения. Неважно, идешь ты на завод или же в храм, преданное служение всегда с тобой. А еще с тобой всегда твое собственное дерьмо.

Это все, что следует знать.

– Доброе утро Максим, – говорили коллеги.

Я улыбался в ответ. Пахло очередным заговором вежливости.

В тот день всем хотелось чего-то пожестче. Кофе не помогал, а до более тяжелых напитков оставалось еще восемь часов показательной порки трудом. Город плыл в мареве желтого смога и табака. Суперлуние било в окна всех офисов своим острым, пронзительным блеском. Я вспоминал прошлый вечер – книжный клуб, кафе, ее квартира.

Бумаги перекладывались между равными стопками на столе, работа кипела. Без жара и дыма, как в разряженном воздухе, как в безмятежном космосе, так она протекала каждый будний день. Я не думал о Кате, читая поток ее сообщений в телефоне. Она в этот момент листала книгу у себя дома и тоже изо всех сил не думала обо мне. Я водил пальцами по электронной клавиатуре, ждал возвращения друга из долгой поездки, отсчитывая минуты, обедал в паршивом «Сабвее», чтобы день пролетел быстрее. Написал очередное сообщение Кате, все еще стараясь о ней не думать.

Она мне ответила в ту же секунду.

– Какой бред! – сказал я.

Полное безумие, бессмыслица, ахинея. Надо было отвлечься от окружавшей со всех сторон страсти, куда-то от нее убежать, чтобы не расстраивать себя и невинную девушку. Часы на стене слишком медленно приближали окончание рабочего дня.

Я позвонил другу, Матвею Славолюбову, возвращения которого из Нью-Йорка мы так долго ждали, но абонент оказался недоступен. Шел третий час дня, утренний рейс уже давно должен был приземлиться. Наверное, у него села батарея. Немудрено с такими долгими перелетами и пересадкой в Москве, по уши в зимней суматохе, орущих детях и багаже. Я надеялся на братский сувенир, вроде магнита для холодильника или надувной прокладки под бедра для просмотра футбола, но абонент по-прежнему не отвечал.

Зато отвечала Катя, которой было вовсе не обязательно это делать. Мне не хватало совести сказать ей это прямо, но в общем и целом я надеялся, что обстоятельства нас разлучат. Иначе все шло к похабщине отношений. Мужчина и женщина в самом центре бурлящей жизни способны на что угодно, лишь бы не начать бессмысленно думать, они ломают дрова и строгают из них детей. Но, вспоминая Катину улыбку, я ничего не мог с собой поделать. Вот почему меня это радовало, ее невинные ответы и скромные вопросы, с которых все начинается. Но чтобы прояснить ситуацию – меня также радовали пошлые фильмы, беспорядочные связи, крепкие напитки, ксенофобия, булимия, экономический кризис. Вот так меня радовали ее сообщения. Мои же ее доставали, но девушка ничего не могла с собой поделать.