Андрей Умин - Искусство падения

Она лежала дома в джинсах и топике, с босыми ногами и пила заварной чай. Я лежал на офисном стуле, закрывшись монитором от проверяющих и цветком на подоконнике от всего остального мира. И пил заварной чай.

Если называть это общение самым бессмысленным в истории, что будет истинной правдой, то следует также отменить все романы и браки, заключенные после рождения Зигмунда Фрейда.

Я не написал ей ни одного комплимента, она их и не ждала, краснея от каждого моего намека на милоту и фантазируя продолжение. Кем была бы Лолита без педофилов?

– Тобой, – написал я.

И восторженно спрятал телефон в карман джинсов, стараясь как можно дольше не трогать его и не читать прозвеневший ответ.

Со мной оставались мой чай, осадок от прошлых, умерших отношений, вся моя жизнь и еще шесть часов до полуночи. День стремительно продвигался к закату. Когда кукушка пробила отбой, я уже выезжал с рабочей парковки в направлении к дому Матвея за своими магнитиками с Эмпайр-стейт-билдинг и материалами для новых статей. Улицы тянулись медленной чередой серых кварталов, стоящих посреди бурных потоков машин. Самый обычный час пик в мире работающих в офисах горожан был далек от воспоминаний и мечтаний о тропических буднях с пальмами и песочным бездельем. Пусть даже по радио играл могучий духовный нью-эйдж и елочка-пахучка со вкусом манго болталась на лобовом стекле. Изредка она закрывала вид на тягучую пробку, действовала подобно сладкому бальзаму на душу во время средневековой чумы. Ничто не могло полностью заменить неосуществимую мечту о дальних странствиях.

– Ну давайте же, скорее! – сигналил я каждому проходимцу в зажатом потоке машин.

Хотел первым получить свою порцию впечатлений, успев попасть к дому Матвея раньше всех наших друзей. С одной стороны, они были свободными от работы творческими личностями с огромным запасом времени, с другой стороны, это сильно вредило их дисциплине. Я же, наоборот, с прошлого вечера был на коне и гнал его к цели со скоростью пять километров в час. Дом возвращавшегося туриста виднелся на горизонте. Я запарковал машину возле открытой калитки. Одноэтажный белый коттедж, отделанный белым сайдингом. Освещенный яркими фонарями, он утопал в неубранном снегу, разбросанному по всему частному сектору, похожему зимой на небрежно брошенное одеяло с холмиками из крыш домов и гладкими прогибами в белом снегу – плавные благодаря ветру пейзажи Безье.

На лужайке перед небрежно очищенным от снега крыльцом лежали свежие следы, я уже чувствовал исходящий от них запах Нью-Йорка – бензин, перемешанный с дымом от бродяжных костров под мостами. Почистил обувь от налипшего снега и на мгновение замер перед входной дверью. Вкушал ценность момента – когда мы вновь увидимся одна эпоха сменит другую, оставив очередное круглое кольцо на стволе дубеющей жизни. Моя рука прижалась к холодной двери.

Взрослые примечательны тем, что у них есть собственная история. Наполненная страстью и болью, пронизывающая своим резким порывом многие судьбы на протяжении долгих цветущих лет и тоскующих зим, оставляющая грубые швы на румяном теле воспоминаний о нашей невинности. Такая особая история, которую не хочется пересказывать без лишней бутылки вина с твердым сыром или двух литров тягучего крепкого чая. У Матвея она была, так же как у меня, поэтому наши налитые свинцом глаза иногда встречались в полном понимания взгляде, что являлось редкостью в современном мире. Не то чтобы мы любили любоваться друг другом, мы вообще были мало знакомы. Но какая-то загадка все время манила меня, я пытался докопаться до самого сердца его истории. Основные факты я знал наизусть, но самое главное оставалось туманным.

От моего толчка дверь открылась, поманив внутрь домашним теплом. Натоплено и надышано – понял я. Но свет был выключен, один лишь шорох в кромешной вечерней тьме доносился из глубины гостиной. Я, стараясь не сильно затоптать пол, искал, где включается свет, давно я там не был. Внезапно раздался хлопок, и все лампочки вспыхнули разом. На меня полетели разноцветные бумажки конфетти из одиноко пущенного заряда. Инстинктивно я закрылся, выронив на пол пакет с гостинцами.

– С возвращением! – закричал первый голос из света.

– А, блин, это Максим, – сказал второй.

Парни вышли из укрытия и в расстройстве завалились на мягкий диван. Слива и Антон, тоже друзья, один пухлый и небритый, всегда в полосатых жилетках поверх выглаженной рубашки, в очках из какого-то европейского магазина и с короткой стрижкой, второй тощий, вечно в каком-то мятом тряпье, но всегда выбрит и идеально расчесан. Такими я их знал.

Слива, тот, что пухлый, недоуменно спросил:

– Где же Матвей? Есть в доме рабочий телефон, чтобы ему позвонить?

– Ты же сам здесь живешь через день, неужели не знаешь? – ответил ему худой Антон.

Я спешно поднимал выпавшие на пол пельмени и бутылку рома, все, на что хватило фантазии по дороге.

– Конечно, живу, коли хозяин мне разрешил, – уточнил Слива. – А сам-то сколько девушек сюда водишь? Своего дома нет, так вы тут все крушите, пока он в разъездах. И телефон раздавили вот, извращенцы, и ковер…

– Вот про ковер ни слова! – занервничал Антон. – Мы же договаривались! Ты дал слово джентльмена.

– Да-да, базара нет. Я просто волнуюсь. – Слива стянул с носа очки в толстой оправе и вытер их о свою полосатую жилетку.

Я переместился за их спины, складывая провиант в холодильник, заросший льдом, со вмерзшим куском старой ледяной рыбы и свежей связкой бананов, парни определенно постарались на славу, насколько хватило денег. И сказал:

– Звонил я ему! Успокойтесь. Каждые пять минут. Выключен абонент. А самолет приземлился шесть часов назад, такие дела, – договорил я и присел наконец на край большого дивана.

– Дела! – Слива почесал согнутой пластиковой бутылкой голову.

Мы втроем и куртка занимали весь диван, смотрящий на пустой вход с неявившимся гостем. Перед нами блестел пыльный след от ковра, когда-то лежащего на полу, теперь запорошенном разноцветными конфетти. Чуть дальше впереди нас была закрытая парадная дверь, крыльцо, улица, город и, возможно, вся наша страна. Я ничего не мог понять, думая совсем о другом человеке, – о девушке, с которой весь вечер переписывался короткими сообщениями, так ни разу и не отдохнув с момента вчерашней встречи. Внезапно меня озарила далеко не самая важная мысль.

– Владислав Вениаминович, – повернулся я задумчиво в его сторону, – вы не курить ли тут собирались?

– Курить? – переспросил Слива. – А, это… – Он спрятал за пазуху скрюченную бутылку с куревом. – Привычка юности.

– Давайте без привычек, – буркнул я. – Что-то странное затевается… Кстати, читали его новую статью о Нью-Йорке?