Любовь Рябикина - Утри мои слезы

– Сами пишите!

Пончик рассмеялся, вытягивая из кармана вторую ручку и забирая у друга вторую визитку:

– Вот это правильно! – Поглядел на Ингу: – Если Батя напишет, хрен чего разберешь! Лучше сами. Диктуй…

Записав адрес и домашний телефон писательницы, спецназовцы аккуратно вложили визитки в документы и спрятали в нагрудные карманы. Довольно сообщили:

– Мужики обзавидуются!

Пончик вздохнул:

– Жалко, что сфотографироваться не успели!

Жарова успокоила:

– Не переживай! Когда отпуск будет, позвоните мне и сфотографируемся. Я всегда вам рада.

Мужики дождались прихода Алексея, Валентины и Мусы. Веселые возгласы и приветствия не смолкали минут пять. Потом тихо разговаривали, стараясь не касаться происшествия на плато. Всем почему-то казалось, что Инге от этих воспоминаний может стать плохо, но без этого было не обойтись. И все вновь вернулись к прошлому воскресенью. Жарова слушала, но почти не говорила. Кошевая поцеловала Ингу в щеку, шепнув:

– Хорошо выглядишь. Это, наверное, Васька так благотворно действует!

Инга, все это время бледная, чуть порозовела щеками и слабо улыбнулась, опустив взгляд к одеялу. Спецы начали прощаться:

– Нам пора. Еще черт-те сколько пилить!

– Инга, выздоравливай и извини нас, что не успели прикрыть.

Раненая чуть покачала головой, грустно глядя на них:

– Господи, ребята, за что извинять? Ведь вы же не Господь Бог и не могли всего предугадать! – Лукаво улыбнулась: – Зато как мы их!

Все рассмеялись, а Селиверстов добавил:

– Это точно! Лихо провернули операцию!

Валиев вздохнул:

– А я почти не участвовал. Постоянно отлеживался от ударов…

Горный возразил:

– Не скажи. Если бы ты не сообщил об их планах, у них могло бы получиться. Твои сведения, вкупе с писательской хитростью Инги, сыграли не малую роль.

Селиверстов почесал затылок:

– Вот я действительно не участвовал ни в чем и обо всем узнавал постоянно в последнюю очередь. И это я, бывший эмчеэсовец! – Алексей горестно махнул рукой, поглядев на спецназ и омоновца: – Молодежь!

Андрей и Сашок тепло попрощались со всеми и ушли. Вскоре начали прощаться и прибывшие с турбазы. Валентиныч пояснил за всех:

– Ехать не ближний край, а уже считай вечер. Да еще заехать в пару мест надо. Карпенко попросил приехать.

Полковник махнул рукой:

– Чистые формальности! Что-то уточнит и отпустит.

Посетители ушли. Василь с Ингой остались наедине. Горный тихо заговорил, глядя в собственные колени:

– Ты необыкновенная женщина. Даже мои архаровцы это признали. Такую я когда-то искал… – Замолчал на долю секунды, а затем глухо добавил: – …но я никогда не смогу примириться с тем, что ты старше!

Жарова усмехнулась, глядя на его склоненную голову:

– А кто тебя просит примиряться? Ты прими это как факт и перестань комплексовать.

Он с горячностью вскинул лицо:

– Я не могу! Моя мать была старше отца почти на девять лет. Ничего хорошего из их семейной жизни не получилось.

Инга положила ладонь правой руки ему на кисть и слегка пожала:

– Тогда просто останься со мной, на сколько сможешь.

Горный с минуту упорно глядел ей в глаза, ожидая подвоха, но видел лишь тихую грусть. Кивнул:

– Я могу остаться, но боюсь потом причинить тебе боль своим уходом. Мне бы не хотелось.

Жарова какое-то время собиралась с мыслями. В палате висело молчание. Мысли метались, но нужная никак не приходила в голову. Заговорить писательница так и не успела. В дверь вновь раздался стук и тут же в палату при полном параде вошел генерал Карпенко в сопровождении неизвестного толстячка в костюме и при галстуке, не смотря на жару. Генерал весело поздоровался, покосившись на кондиционер:

– Здорово, молодежь! Смотрю, вы тут в тишине и прохладе наслаждаетесь жизнью, а я вот по жаре тащился. Думал, в машине помру! Настолько душно.

Горный шагнул ему навстречу с протянутой рукой:

– Здравия желаю, Олег Ефимович! Валентиныч к вам собирался.

Карпенко махнул рукой:

– Я с ними столкнулся на КПП. Мы уже поговорили.

Генерал подошел ближе к кровати в сопровождении Василия и незнакомца. Посмотрел на полулежавшую женщину. Бодро произнес, хотя от болезненного вида Жаровой даже у него сжалось сердце:

– Ну вот, уже другой вид! Вот смотри, товарищ полковник, как женщина меняется, когда вновь устремляется к жизни! И бледность пропала, да и глаза заблестели. Хорошо выглядите, Инга Леонидовна! Мужики с вашими ранениями гораздо хуже смотрятся! – Пошутил: – Наверное, ноют много!

Женщина слабо улыбнулась:

– Да что вы, Олег Ефимович! Ни в жисть не поверю, чтоб спецы плакались!

Генерал посерьезнел:

– А ведь я, хоть и тяжело вам, Инга Леонидовна, говорить, но следователя привез. – Посмотрел на толстячка, стиравшего пот со лба и шеи большим клетчатым платком: – Знакомьтесь, Оляпко Юрий Петрович…

Следователь встрепенулся, быстро пряча платок в карман. Полковник укоризненно посмотрел на бывшего начальника, пожимая руку следователя из военной прокуратуры. Карпенко вздохнул, перехватив его взгляд:

– Понимаю, что надо бы подождать пару-тройку деньков, да время не ждет.

Жарова кивнула:

– Я все понимаю. Пусть спрашивает. Сама-то написать не смогу. Уж извините, но силы нет.

Карпенко замахал руками, присаживаясь на подвинутый Горным стул:

– Никакого письма от вас не потребуется. Юрий Петрович сам все запишет. Даже со слов Василия Николаевича. Уж я-то знаю куриный почерк полковника! Только подпишетесь в конце, когда следователь все прочтет.

Лишь через два часа следователь и генерал уехали из госпиталя. Зато теперь все формальности были соблюдены и свидетельские показания Инги и Василия лежали в большой коричневой папке, зажатой под мышкой у следователя. После всех этих встреч и разговоров Жарова настолько устала, что едва дверь за следователем закрылась, как она заснула. Горный не стал ее беспокоить и тихо сидел рядом, задумчиво разглядывая уже в который раз женское лицо на белой подушке.

В среду, убедившись со слов Кошевой и Селиверстова, что к Инге пропускают посетителей, приехала Наталья в сопровождении Матвея. Конюх по этому случаю был гладко выбрит. Новенькая тенниска тщательно отглажена и заправлена в такие же отглаженные легкие брюки. Из-под них выглядывали носки начищенных черных летних туфель. Постоянно всклокоченные волосы расчесаны и Низовой выглядел весьма привлекательно, о чем Инга тут же сказала ему. Конюх смутился и заулыбался, уставившись в пол:

– Не мог же я в госпиталь явиться, словно оборванец. А ты не так уж плохо выглядишь, как мы думали.

Сразу смутился и замолчал, получив ощутимый толчок от Куракиной. Лишь смотрел радостно, и писательница улыбнулась в ответ, поняв, что пережил этот гигант, думая, каково приходится ей.