Михаил Морозовский - Задание на лето. Книга первая

– Знаю, синие ступеньки…

– Не, зелёные ступеньки и козырёк…

– А я и говорю – зелёные… И как ты до сюда добрался-то?

– На военном «ЗИЛке», – с гордостью отрапортовал Мишка, приложив руку к воображаемой пилотке.

– Ты говори, говори… А то я вторые сутки за рулём, усну ненароком, – впервые улыбнулся водитель.

И тут Мишку прорвало и он, со всем своим красноречием, пустился описывать новенький «ЗИЛок», его громадные колёса, мощный руль и, конечно же, жуткую сирену… Он и не заметил, как в кабине резко потемнело, а машина подошла к главному, более чем полуторакилометровому, подъёму. Теперь она перешла на пониженную передачу и медленно ползла вверх, сильно подвывая.

А там, как будто зацепившись своим брюхом за кромку подъёма, висела огромная чёрная туча и всполохами чертила горизонт. Тёмная полоса дождя уже заметно быстро приближалась к грунтовому тракту, быстрее, чем двигалась их машина. И чем выше подъём, тем натужнее рёв двигателя и медленней ход машины…

– Только бы до ливня на этот подъём влезть, а там пронесёт, – не громко, но так, чтобы Мишка всё же услышал, говорит водитель.

Машина, хоть и ревела, дрожа всем своим металлическим стареньким телом, но ползла уже совсем медленно, как пешком. Мишка представил, что, пожалуй бы, он её сейчас без особых усилий обогнал, даже и не напрягаясь.

Шофёр до упора вдавил педаль газа и нервно дёргал время от времени подсос, но тот, то ли не работал, то ли Мишка это не замечал.

Туча накрыла всё пространство над ними, и было видно, как ливень коснулся полосы дороги, и та закипела. Дождь быстро сбивал толстый слой пыли, превращая его сначала в жидкое месиво, а потом в коричневые ручейки, что, сливаясь, хлынули вниз по дороге, образовав грязевой поток.

– Щас долбанёт! – крикнул шофёр в каком-то диком азарте. – Держись, малец!

Мишка и так вцепился в ручку на передней панели, и сжал пальцы так, что стало больно.

И, действительно – долбануло, так долбануло! Сначала вслед за молнией, что сверкнула где-то за кабиной машины, раздался страшной силы гром, что тряханул машину, а в следующий момент Мишка почувствовал, как машина потеряла устойчивое сцепление с дорогой и её начало юзить, стаскивая к высокой обочине.

– Дверь! – сквозь дикий рёв мотора слышит Мишка, как кричит водитель.

– Что дверь? – одними губами спрашивает Мишка.

– Дверь открой, и в случае чего – прыгай! – гремит голос водителя, перекрывая шум мотора, дождя и грома.

В этот момент дождевики ещё пару раз дёрнувшись, остановились, и сильные потоки дождя сделали дорогу совсем невидимой. Зато обочину Мишка разглядел хорошо, когда открыл дверь, и тут же захлопнув её, повернулся к водителю. Тот уже стоял одной ногой на подножке, другой упрямо давил на газ и быстро-быстро вращал одной рукой руль машины. Мишка тоже открыл дверь и приготовился прыгать, но бортовушка медленно начала отползать от обрыва. До вершины оставалось всего ничего, когда машина, как будто перестав слушаться руля, стала скользить то в одну, то в другую сторону, практически не продвигаясь вперёд, а потом вдруг кузов пошёл куда-то вправо, и машина начала сползать вниз. В этот момент Мишка захлопнул дверь и закрыл глаза…

5.

Машина стояла на вершине подъёма на мокрой раскисшей обочине. Ливень кончился, но дождь ещё моросил, это было видно и по стеклу, и по лужам, что образовались тут и там. Шофёр беспрерывно курил, и в кабине от этого было трудно дышать. Стекло со стороны Мишки заклинило, и оно не открывалось. Водитель подёргал ручку стеклоподъёмника и матерно выругался. С его стороны Мишка увидел, что стекло приоткрыто, но как- то неровно спустилось, и, видать, тоже застряло. Ручка стеклоподъёмника валялась в ногах у водителя.

– От так, Миха! И мы кое-что могём – не только военные! – улыбаясь какой-то усталой неестественной улыбкой, одними губами, без участия глаз, сказал, выпуская очередную струйку дыма, мужчина:

– А ты молодца, не сдрейфил… И дверь вовремя закрыл. Молодца!

Мишке было стыдно признаться, что он не только не сдрейфил, но и не помнил, как машина забралась на подъём. Он просто промолчал, шарясь в карманах, как будто что-то потерял. К его удивлению в кармане обнаружились две карамельки:

– Во! – Мишка вытащил карамельки из мокрого кармана и на ладошке протянул их водителю.

– Эх, водочки б, – вырвалось у шофёра. Он выбросил недокуренную папироску и взял конфету двумя большущими пальцами правой руки, царапнув при этом Мишкину ладошку чёрными ногтями. Зубами развернул прилипшую размокшую бумажную обёртку и с нескрываемым удовольствием принялся с причмоком сосать конфету.

Уже засовывая карамельку в рот, так и не ободрав с неё весь фантик (уж больно прилип), Мишка вспомнил, откуда у него эти карамельки – тётя Шура, добрая душа, сунула их ему в руку перед тем, как он побежал на остановку. А у самой два маленьких сына. Хорошая тётя Шура, добрая… И водитель хороший!

Дождь отмыл машину, и она теперь выглядела намного лучше, чем при их первом знакомстве. Водитель почистил своё окно, передал тряпку Мишке, чтобы тот почистил своё. Ещё раз подёргал ручку стеклоподъёмника со стороны пассажирского сидения, сплюнул на дорогу:

– Ладно, поехали помалёху, теперь уж недалеко. Доберёмся как-нибудь…

6.

Воет машина, юзит туда-сюда, как танец танцует, но идёт теперь уже более ходко. Равнина. Да и Мишке не страшно с таким водителем. Этот не подкачает – надёжный дядька.

– Ты бы мне чё рассказал, Миха, аль соврал. А то ведь засну, глаз липнет…

– А что рассказать-то, дяденька?!

– А хоть что. Говори, да и всё, а я слухать буду, так и не засну.

Устал водитель. И плечи опустились, и голова сильнее обычного болтается на ухабинах, и глаза закрываются надолго, лишь руки крепко держат руль…

– А у нас в этом году зимой снега навалило, так что весь первый этаж накрыло. Я на втором живу, так мы с балкона в сугроб прыгали. Тут Мишка явно слукавил, прыгал он, и ещё один парень, на спор с крыши пятого этажа, да вот только страшно об этом кому-то говорить, а вдруг родители узнают, ох, и не поздоровится тогда ему, ведь тогда, если бы не случайный прохожий, что увидел его полёт в сугроб, кто знает, чем бы это всё закончилось.

Он то прыгнул, а друг – нет. Мишка тогда провалился в сугроб с головой и понял, что ни рукой, ни ногой пошевелить не может. Получилось только сильно икнуть и чуть повернуть голову, и тут же в рот ему набился сыпучий снег. Он уже начал задыхаться, когда услышал, что его, страшно ругаясь нехорошими словами, кто-то откапывает со стороны уже очищенной дворником бетонной узенькой дорожки, плотно прижавшийся к пятиэтажке.

– Эк невидаль, снега намело… Вот у нас энту зиму снег избы-то по самые трубы накрыл, только дымки ото всей деревни-то и видать было.