О. Зеленжар - Танец с чашами. Исход Благодати

Он частенько возвращался к мысли убить Тьега. Каждый раз, когда мальчишка беззаботно поворачивался спиной, он думал: «Вот сейчас!». Это было логично, и, главное, практично. Сталь надежно обрубит связывающие их нити, а свинцовые воды навсегда похоронят императорскую кровь, но каждый раз его останавливало любопытство. На что способен этот парень? Что сделает с ним Ильфеса? Тьег и правда был книгой, с наивным бесхитростным сюжетом, и она сочинялась прямо на глазах Асавина. Кто знает, какой будет финал в этом романе? Если он сможет сберечь мальчишку, одни только небеса знают, чем может одарить его императорская семья. Корысть и любопытство – комбинация настолько огнеопасная, насколько и выигрышная. Надо только знать, когда скинуть, а когда удвоить ставку.

Асавин лукаво посмотрел на пинающего шторы парня:

– Ммм… Хорошо.

– Что? – Тьег выпучил на него свои круглые серые глаза.

– Давай сегодня пройдемся. Только про апельсиновые аллеи и Лазурное Поместье можешь забыть… Это места, памятные Тьегу, а мой племянник Ациан, да снизойдет к нему Благой, прибыл издалека учиться… И так уж и быть, наслаждаться свой молодостью.

Серые глаза парня сверкнули детским восторгом, и Асавин еще раз хорошенько его оглядел. Басма отлично скрыла цвет волос, но загар на бледную кожу никак не хотел ложиться и проступал красноватыми ожогами. Пурпурный костюм был ему велик, топорщился складками в районе плеч, талии, штаны тоже большеваты… Тьег выглядел несуразно, потрепано. То, что нужно.

– Мальца не возьмем, будет только мешаться, – поспешил вставить Эльбрено.

Тьег не возражал. Они дождались, когда выкрашенный басмой оранганец вернется с рынка. Курт не желал оставлять своего господина и подозрительно щурился на Асавина. Пожалуй, мальчишка был проницательней хозяина, и поэтому категорически блондину не нравился. «Пусть щенок стережет сундук с книгами, – думал мужчина. – Не желаю, чтобы в нем снова копались».

Они покинули дом, когда красное солнце склонилось к горизонту, и утомительная дневная жара отпустила город. Асавин вышел из-под козырька парадной, приложил ладонь ко лбу, посмотрел на облака, которые принесло с запада. Серые, всклокоченный и тучные, быть дождю. Асавин улыбнулся. Прекрасное время, чтобы купаться в море. Вода сверху, вода снизу, а посредине – вода жизни, облаченная в оболочку плоти. Последний день Высокого Солнца – прекрасный повод прогуляться.

Он двинулся по узкой улочке, затесавшейся между рядами четырехэтажных длинных домов с красными черепичными крышами. Квартал Звонарей был не самым плохим, несмотря на расползающиеся молнии трещин по стенам, корявые узкие дороги, где густо пахло нечистотами, помоями и гниющей на солнце рыбой. Здесь солнце относительного благополучия еще нет-нет, но освещало дома. Небогатые ремесленники селились в этих ласточкиных гнездах, создавали семьи и плодили ту кровь, что текла по жилам города. Асавину казалось, что стоит приложить ухо к стене – непременно услышишь ровный пульс и спокойное дыхание Ильфесы. Ставни отворялись, впуская в жилища вечернюю прохладу, потянуло сладковатым запахом эфедры из ближайшей питейной. Где-то далеко звенела расстроенная мандолина, скрипела телега, и торговка хрипло предлагала персики. В маленькой часовенке Его Благодати зазвонили колокола. Мерный звук отражался от стен, расплывался в густом воздухе, обволакивал Асавина. Сейчас благочестивые пойдут на вечернюю молитву, а им надо ниже и дальше, в самую настоявшую Гаялту, темный ледяной ад.

– Скажи, Асавин, почему ты не красишь волосы басмой? – внезапно спросил Тьег. – Разве так было бы не проще для тебя?

На мгновение блондин задумался. Действительно, покрась ему волосы, и он будет похож на любого другого смуглого ильфесца, а голубые глаза… Подумаешь.

– Все верно, – кивнул Асавина, уступив место дородному парню с котомкой сушеных трав. – Светлые волосы слишком приметны… Однако, если я покрашу их, я могу кое что забыть…

«Забыть, что за поганая кровь течет в моих жилах. Забыть обещание, что дал над трупом матери», – думал Асавин, не выдавая невеселых мыслей. Он обернулся к Тьегу:

– Как бы умный человек ни пытался искоренить в себе все эмоциональное барахло, но оно – часть человеческой натуры. Наши переживания – вот что делает нас нами.

Судя по взгляду, парень не понял ровным счетом нихрена, но это заставило его на время заткнуться. Дорога к тому времени вывела их на Крабий спуск. Здесь брусчатка спускалась с пологого холма между домами, и когда шел дождь, потоки грязи и дерьма со всего города отвратительным водопадом стекали с него, омывая Мусорную стену – грандиозную свалку прямо в черте города, за которой начинался район Угольного порта. Асавин порадовался, что они с Тьегом обогнали дождь на несколько часов.

– Воняет, – парень поморщил свой аристократический нос, – но я все равно рад, что ты позволил мне прогуляться. Я всерьез опасался, что ты решил убить меня книжной пылью.

«О, я убил бы тебя иначе», – подумал Асавин, а вслух сказал:

– Какие горькие слова, мой друг. Я думал, ты будешь в большем восторге от книг. Многим они даже не по карману.

– Ненавижу читать, – фыркнул парень. – Сразу вспоминается старый учитель. Он бил меня розгами!

– Надо же! – Эльбрено неподдельно удивился. – Мне казалось, что с особ такого пошиба должны сдувать пылинки…

– Старый хрыч учил не одно поколение Обраданов, – пробурчал парень. – Двор питал к нему большое уважение, а отец считал, что телесные наказания прибавят мне ума.

Асавин рассмеялся:

– Битье розгами – разве ж это наказание? В детстве мальчишки и похлеще наказывают самих тебя, не проронив ни единой слезинки.

«Посмотрел бы я, хлещи тебя отец подпругой», – подумал блондин, и поясница непроизвольно заныла.

– О да, – фыркнул Тьег. – Уж лучше розги, чем бесконечные вечера в компании Треолара и пыльной братии.

– Треалора, – поправил Эльбрено. – Я тебе книги не развлекаться дал. Ты у нас студент, а значит, парень неглупый, образованный, начитанный.

Собеседник скорчил кислую мину.

– Не понимаю, как можно просиживать штаны за книгой, когда мир полон приключений? – в сердцах воскликнул юноша.

– Мир полон приключений, говоришь? Иногда они заводят в такие мрак и безысходность, что начинаешь отчаянно цепляться за то немногое, что способно подарить крупицу радости. Если бы тебя внезапно заставили жить, как свинью, в хлеву и батрачить, как ишака, пока твоя спина не переломится… Я бы посмотрел, что бы ты тогда сказал.

В его словах прозвучало больше горечи, чем Асавин хотел показать, поэтому он смазал реплику хитрой ухмылкой. Можно срезать клеймо каторжника со своей кожи, но из сердца оно не сотрется никогда. Мальчишка снова ничего не заметил. Его увлекали улицы, крики людей и запахи.