Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

К императору подошёл Тегеллин, озираясь по сторонам. Тихо сказал:

– Август, всем известно, что в это время ты ходишь в термы.

– Говори точней, – отрывисто, между торопливыми глотками воздуха, ответил Нерон, уже предчувствуя нечто неприятное для себя.

– Мне только что передали, что Августина ждёт тебя на пути к термам в носилках с занавесками.

Нерон судорожно сжал двумя руками кифару с порванными струнами.

– Продолжай.

– Август, я не смею сказать тебе.

– Говори. Приказываю! – с угрозой в голосе крикнул Нерон.

– По городу ходят слухи, что.… Нет, не смею, – с нарочитым стоном пробормотал Тегеллин, закрыв лицо руками и внимательно глядя на императора в щель из-за толстых пальцев.

– Я догадываюсь. Говори.

– Ты, Август, вступил в кровосмесительную связь с Августиной. И якобы были пятна на подушках носилок, в которых ты и твоя божественная мать находились за закрытыми занавесками.

– О, – иронично улыбаясь, ответил Нерон, – вот зачем Августина плотно закрывала занавески.

– Да, она хочет приучить тебя и народ к мысли, что брак между вами неизбежен. Ведь ты боишься ей, Август.

– Заткнись, Тегеллин. Не смей говорить так о моей божественной матери, иначе я разобью кифару о твою голову, – прорычал Нерон и крикнул в пространство: – Дайте мне кифару, освещённую в храме Аполлона!

Он стоял голый в окружении своих вольноотпущенников и друзей и морщился грязным лицом. Он хотел быть в этом мире актёром, поэтом, певцом, кифаредом, великим спортсменом. Чтобы спустя тысячи лет люди восхищённо говорили бы о нём: «О! Я знаю! Это известный всем Нерон. Его сладкий голос и поныне никем не превзойдён!» Император мысленно видел огромные толпы людей, которые нескончаемым потоком шли мимо его статуй великого олимпионика, великого кифареда, великого певца и великого актёра. Люди на разных языках говорили: «Великий… великий… великий…» Нерон был весь в далёком будущем, как вдруг услышал рядом с собой раздражённый голос Тегеллина:

– Август, вернись на землю!

Император вздохнул, оторвался от созерцания чудесных видений его славы и быстро перешёл к земным делам:

– Смойте с меня грязь. Я иду за Поппеей.

И опять прозвучал вечно недовольный, скрипучий голос Тегеллина:

– Август, на том пути тебя ждёт в закрытых носилках Акта.

– Хм… а разве отменён закон, запрещающий частным лицам использовать носилки с занавесками?

– Каков будет приказ, Август?

Несмотря на падение, Нерону понравилась гонка, и он был в благодушном настроении, к тому же ему хотелось встретиться с любовницей Актой, красавицей Актой. Её в своё время подарил Нерону Сенека. Она была рабыней. А после того, что Акта показала императору в постели, он громовым голосом приказал заковать её в кандалы и вызвать претора. Претор торжественным, медленным жестом руки опустил свой жезл на кандалы, что сковывали нежное тело рабыни, и произнёс формулу. Действие претора означало, что девушка никогда не была рабыней и отныне получала статус «гражданка Рима». Теперь она была богатой.

Но, взяв в руки новую кифару, император тотчас забыл о любовнице, о сладких минутах стремительной гонки, начал настраивать струны, к которым никто не смел прикасаться, кроме Августа.

Когда он закончил настройку инструмента и ласковым движением провёл по струнам, и услышал их нежный звук, то в порыве чувства громко воскликнул:

– Скоро я сложу с себя звание принцепса и уеду в Ахайю, где буду кормиться ремеслом кифареда и певца!

Гай Петроний один из первых ударил в ладоши, а Сенека, бывший воспитатель Нерона, сказал, сильно напрягая голос, чтобы все друзья императора услышали его слова:

– Тебе не надо так говорить. Народ не поймёт твоей шутки.

Скользящие по струнам кифары пальцы Нерона остановились. Нерон приятно улыбнулся Сенеке.

– Твой совет, как всегда мудрый. Я воспользуюсь им. – Он быстрым шагом направился во дворец и сказал тихо, сквозь зубы Тегеллину, который хромал рядом с патроном: – Сделай так, чтобы Сенека сегодня не приближался ко мне. Сволочь, он по-прежнему пытается руководить мной, словно я не император, а его ученик.

– Август, ты умнеешь с каждой секундой. К тому же Сенека никогда не называет тебя Августом.

– Займи моих друзей хорошим обедом, а я займусь государственными делами, – ответил Нерон и прибавил шаг.

Он давно заметил вольноотпущенника Магна, составителя всех речей императора, с которыми он обращался к друзьям, к матери, к сенату, к народу. Магн – плешивый, кривоногий коротышка – держал в руке связку вощёных табличек и скромно стоял в стороне от свиты Нерона. Он и во дворец прошёл последним, но едва Магн вступил в императорский кабинет, как принцепс прыжком бросился к нему, вырвал из его руки связку и сел за стол.

Нерон схватил край своей тоги и торопливо обтёр влажные ладони и пальцы, не отрывая взгляд от стопки табличек. Но когда он начал развязывать связку, то отметил, что пальцы вновь стали влажными. Это вызвало ярость в душе императора, и он, рыча, дёрнул концы бечёвки и затянул узел.

На помощь к Нерону бросились его вольноотпущенники. Но всех опередил Тегеллин. Он не собирался руководить друзьями императора, а в нарушении приказа стоял за спиной Нерона. Префект ловким движением рук вытряхнул из связки таблички и аккуратно положил их стопкой справа от императора.

За край стола сел Магн и, вынув из-за пазухи чистые таблички и стилет, начал быстро записывать речи, исходя из событий дня. Магн, то есть, Великий, выдвинулся из группы рабов-грамматиков и занял высокое место во время принципата Клавдия, который не мог разумно говорить, более того, не знал, что говорить и как говорить с людьми, окружавшими его, но владел удивительной памятью. Имея всегда под рукой Магна, император начал поражать своими речами народ и сенат, но все поступки обличали в нём сумасшедшего человека. Единственный закон, который он сам придумал, заставил хохотать всю империю. Закон, разрешающий пукать на пирах. Сенаторы несколько дней внимательно и серьёзно изучали его, помня, что по приказу добренького Клавдия были казнены тридцать пять сенаторов и более трёхсот всадников, пока Нарцисс, вольноотпущенник, правивший империй за спиной принцепса, не послал в сенат народного трибуна, чтобы тот объявил императорскому указу «вето».

Магн с помощью стенографистов тайно переписал записки Августины, а потом вместе с писцами сделал расшифровку текста.

О том, что у матери есть записки, и она хотела издать их отдельной книгой, Нерон узнал от шпионов, которыми руководил Магн.

Нерон боялся Августину не потому, что она отравила трёх своих мужей, а потому что на ней лежал блеск славы Германика, её отца. Народ империи, сенат, германские и восточные легионы помнили бывшего полководца, его супругу, их детей: Калигулу, Друзиллу, Агриппину-младшую и Ливиллу. То, что дети Германика запятнали себя чудовищным развратом и позором, забылось народом. Осталась память о благородстве, чести, высокой нравственности Германика и его супруги, Агриппины-старшей. Граждане Рима и Италии восхищались тем, что Агриппина-старшая руководила германскими легионами, когда им грозил разгром во время похода за пограничный Рейн. Она же принимала парад победоносных легионов. Вот по этой причине народ любил её дочь Агриппину-младшую, хотя все знали, что дочь была сослана на остров Калигулой за то, что объявила себя проституткой. Дело в том, что римских гражданок за разврат претор судил и отправлял в изгнание. Чтобы уйти от строгого неумолимого закона, две младшие сестры Калигулы объявили себя проститутками, на которых действие вышеуказанного закона не распространялось. Но их поведение было предусмотрено другим законом. Родственникам дано было право судить развратных римлянок. Император Калигула исполнил волю закона и отправил двух проституток и Сенеку, мужа младшей проститутки, на бесплодные, скалистые острова, отмерив преступникам весьма скудное питание, достойное только рабов. Закон суров, но это закон. После смерти Калигулы народ Рима встретил Агриппину-младшую, когда она вернулись из ссылки, как героиню, выйдя из города навстречу. Она же тотчас по прибытии в Рим начала бороться за власть. Будучи племянницей императора Клавдия, Агриппина женила его на себе.