Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

Поведение матери страшно напугало семнадцатилетнего Нерона в час смерти Клавдия. Она сама, собственной рукой облила ядом белые грибы в присутствии мужа и всего большого семейства во время обеда, и в полной тишине приказала рабам подать их императору. Холодно и жестоко улыбнулась ему и сказала:

– Мой божественный супруг, это самое лучшее кушанье, которое ели только боги. А теперь отведай и ты.

Словно парализованные, дети Клавдия с ужасом смотрели на своего отца. Он, посмеиваясь, как обычно с жадностью схватил гриб и торопливо сунул его себе в рот, а потом – второй, третий. В тишине звучали только смех императора, его чавканье и натужные глотки. Клавдий чувствовал себя хорошо, и Агриппина раздражённым голосом крикнула, глядя на императора:

– Лакуста!

Из-за портьеры в зал осторожно и быстро скользнула создательница ядов.

– Что ты приготовила?!

В это время Клавдий захрипел. Его рвало. Агриппина сделала знак врачу и другу императора Ксенофонту, стоявшему наготове с отравленным пером.

– Прочисти ему горло.

У друга императора не дрогнула рука, когда он ввёл в открытый рот Клавдия смазанное ядом перо якобы для того, чтобы вызвать рвоту. От новой порции яда Клавдий поник головой. У него обвисли плечи. Император повалился лицом на стол, а спустя минуту, у него остановилось сердце.

Агриппина, между тем, с большим аппетитом ела дичь и спокойно смотрела на конвульсии супруга. Когда же врач сказал, что император умер, она холодно посмотрела на Нерона и властно сказала, словно приказала:

– Теперь ты – император!

Дети Клавдия по-прежнему сидели неподвижно, боясь выказать своё сострадание к отцу. В комнату вбежали телохранители императора – германцы, молодые, высокие, с длинными до плеч белыми волосами, которые телохранители не хотели обрезать, несмотря на то, что белый цвет и длиннота волос вызывали смех у преторианцев и городского люда. Германские юноши не знали римский язык, обычай, нравы, но у них были глаза, были уши, были чувства. И когда караул телохранителей сменялся очередным, и свободные от дежурства при особе императора Клавдия возвращались в свою казарму, то сокрушённо качали головами, готовые начать обмен мнениями по поводу того, что они видели и слышали. Но их вождь, старый, опытный воин, знавший Германика, тихо, с угрозой в голосе говорил: «Молчание». Телохранители тотчас плотно сжимали губы. Однако их вождь Ульрих понимал, что с ними иногда нужно проводить беседу, поэтому он, прохаживаясь по казарме, перед замершими телохранителями, кратко говорил:

– Если вы не хотите получать хорошие деньги, красивых девушек, то вы можете вернуться на родину, в свои леса, где вы будете вновь пахать и сеять или заниматься грабежом, пока не попадёте в рабство римлянам.

Конечно, юноши презирали смерть, любили войну, но, живя в Риме, они точно знали, что никогда по своей воле не смогли бы покинуть солнечную, весёлую, многолюдную Италию и самый лучший город мира – Великий Рим. Они молчали и верно служили Клавдию. И, хорошо зная, кто есть кто в окружении императора, германцы, при виде неподвижно лежавшего на полу Клавдия, вырвали из ножен свои мечи, чтобы немедленно изрубить в куски Агриппину, её сына Нерона, врача Ксенофонта и вольноотпущенника Палланта, любовника Агриппины. Паллант, в сущности, обыкновенный раб, которого поднял из ничтожества Клавдий, подарил ему сотни миллионов сестерциев, сделал министром казначейства, был сообщником Агриппины в убийстве своего благодетеля и друга. А в прошлом Паллант был одним из организаторов убийства Гая Калигулы и этим гордился, и почти любой разговор начинал с того, как он уничтожил тирана. Здесь он уйдёт от смерти. Он вскочил из-за стола и метнулся вместе с врачом вон из комнаты. И не смогли бы они уйти от длинноногих германцев, но в комнате находились Сенека и префект претория Бурр, которые были участниками заговора. Бурр окликнул стоявших за портьерой преторианцев. Они вбежали в комнату, обнажая мечи и, вероятно, над телом убитого императора завязалась бы кровавая схватка. Все знали свирепость германцев и уже считали себя погибшими, но появился Ульрих. Его невмешательство в события Агриппина купила за золото.

– Хальт! – крикнул он германцам и указал пальцем в сторону выхода. – Шнель!

Юноши тотчас опустили мечи и немедленно вышли из комнаты.

С того момента, как появились германцы, неожиданно для Агриппины, она тряслась от страха за свою жизнь. А едва Ульрих увёл телохранителей, Агриппина бросилась к Британику, к сыну Клавдия и с надрывом закричала о том, как она боялась за его жизнь. Потом со слезами на лице обратилась к врачу:

– Ксенофонт, обрадуй меня, что мой божественный супруг живой.

– Да, он живой, – заикаясь от только что пережитого страха, ответил с противоположной стороны комнаты Ксенофонт и радостно вскрикнул: – Он шевелится!

Агриппина в ужасе обхватила руками свою голову, потому что знала каким лютым зверем становился Клавдий в припадке гнева.

– Убейте его скорей! – завопила Агриппина.

Бурр с обнажённым мечом подошёл к императору, осмотрел его, потом наклонился, припал ухом к груди Клавдия и, удовлетворённо хмыкнув, по-военному кратко сказал:

– Он мёртвый. Дайте ему припарки.

В словах префекта одно противоречило другому. Дело в том, что во время обсуждения деталей убийства Клавдия, заговорщики решили, что смерть императора необходимо скрывать несколько дней, а для этого нужно было объявить его больным и обложить припарками.

– Дайте моему божественному супругу припарки! – властно и сильно крикнула Агриппина.

Её лицо вновь стало спокойным и холодным. Она приказала принести заранее приготовленное золото и своими руками сыпала монеты в подставленные плащи преторианцев, которых привёл Бурр. А в это время рабы в присутствии детей Клавдия торопливо обкладывали мёртвое тело горячими припарками.

Три дня Агриппина скрывала смерть мужа от народа и осыпала золотом рабов, преторианцев, сенаторов. А чтобы ввести народ в заблуждение, заговорщики приглашали актёров, певцов. И они пели песни, плясали перед трупом, хорошо видя и понимая, что перед ними лежал на ложе труп, на теле которого рабы то и дело меняли горячие припарки. На третий день был схвачен и брошен в политическую тюрьму «Карцер» вольноотпущенник Нарцисс, неофициальный правитель империи. И только после этого Агриппина объявила народу о смерти Клавдия, а Нерон, сопровождаемый своим воспитателем Сенекой и Бурром, отправился в лагерь претория, где все четырнадцать когорт торжественно присягнули ему как императору.

Потом начались казни сторонников Нарцисса. На Гемонии сбрасывались каждый день сотни мёртвых тел. Народ аплодировал Агриппине за убийство аристократов и наглых вольноотпущенников, которые люто грабили империю. Народ, то есть, пролетарии, которых в Риме было более трёхсот тысяч, любили дочь Германика, и ничто не могло очернить её в глазах простолюдинов. Она хотела выйти замуж за Палланта, чтобы отстранить от власти Нерона и править империей единолично.