Алекс Т. - Новеллы горной тайги

– Вентиль, – скупо ответил пацан.

– Это что за имя такое? Никогда не слышал.

– Вениамин я, Веня.

– Знаешь, Веня, нечего и дать тебе…

– Вентиль, – сухо поправил мальчик.

– Извини, Вентиль. Могу вот денежку дать, а ты что-нибудь купишь.

– Отберут, – спокойно возразил Веня.

– Да-а… Незадача. – Пилот покачал головой. – А что бы ты хотел? Привезу тебе в следующий раз.

– Никто не приехал в следующий раз.

И тут Пилота осенило:

– А крестик не отберут?

– Не отберут… – Веня пожал плечами.

Пилот снял с себя серебряный крестик на шелковой нити и потянулся одеть на парнишку. Тот не уклонялся, стоял смирно. Накинув на пацана крестик, Пилот заправил его под застиранную рубашку и машинально пригладил парнишке разметавшиеся волосы – холодные. Коснулся уха – ледяное.

– Ты чего без шапки? Ветерок-то свежий.

– В зимней жарко, а кепку потерял.

«Ага, то, что надо!» – порадовался Пилот.

– А шапку тоже отберут?

– Не-а…

Пилот пошарил на заднем сиденье и достал тонкую вязаную шапочку, забытую подругой. Поскольку Пилот знал, что за шапкой она не вернется, можно было пустить вещицу на благое дело. И размерчик в самый раз…

– Скажи мне, Вентиль, чтоб я знал, что – отбирают, а что – нет?

– Деньги и курево лучше сразу отдать. Другое не тронут.

– Старшие, что ли, пацаны балуют?

– Не, воспитатели.

На том и расстались. Пилот проводил взглядом несуразную фигурку в серой телогрейке и ярко-красной шапочке с белым помпоном. Помпон на длинной нити перекатывался по вороту, как маятник, в ритм шагов пацана.

…Пилот был человеком слова (а иногда и двух) и по прошествии трех недель вернулся в Черемискуль с гостинцами и подарками.

«Нива» встала перед ржавыми, некогда зелеными воротами в наивной надежде, что пожилой, слегка навеселе сторож с добродушным ворчанием отворит скрипучие створки. Но нет и нет… Пилот не нашел ни замка, ни звонка. Стучать бесполезно – до здания далеко.

Где-то вдали за забором высокая железная труба источала черный дым. Котельная работала на угле. «Нива» тронулась с места в поисках другого въезда, и забор внезапно кончился…

Пилот подкатил к серому зданию, остановился у самого крыльца. Ступени лежали криво-косо – просели. У давно не крашенных дверей висела бледно-синяя табличка. Слов не разобрать, только отдельные буквы. Из крупных можно сложить слова «детский дом», а мелкие не рассказали ничего…

Пилот вошел в вестибюль. Бледно-зеленые казенные стены. Круглые, молочной белизны, но пыльные плафоны над головой. Одинокий плакат «1 Мая – праздник Весны и Труда!» и несколько дверей, зашитых деревянной ребристой рейкой. Запах грязной одежды, странная тишина…

«Почему тихо в детском доме? – подумал Пилот. – Как после эвакуации…»

Скрипнули петли, одна из дверей открылась. Вышла громоздкая женщина. Ее грубое, словно тесанное топориком лицо, выражало озабоченность. И одета она была тоже как-то грубо, но не пестро; сдержанная, коричневых тонов цветовая гамма несколько уравновешивала габариты женщины. Неожиданно высоким мелодичным голосом она спросила:

– Это что еще за сэр тут у нас?

– Почему сэр? – опешил Пилот.

– Ну, чай, не деревенский, – вижу.

Пилот представился. Добавил:

– Из Свердловска. Э-э, то есть из Екатеринбурга. Недавно переименовали!

– Надо же! Чем обязаны?

– Я привез несколько коробок тушенки и сгущенки. Тушенка, правда, китайская.

– Усыновитель, что ли?

– Да-нет… – смутился Пилот. – Просто хотел посмотреть одного мальчика.

– Если усыновитель, то тебе сначала в Челябинск надо, в опеку. – Женщина достала очки и зацепила дужки за уши. Всмотрелась в Пилота:

– У нас дети необычные… Точнее сказать… дебилы. Так их обычно называют.

– Я уже понял, с ограниченными возможностями.

– Культурный, значит, деликатный.

– Что ж мне, матом изъясняться?

– Да, пожалуй, не сто́ит… – мелодично, но с жесткими нотками проговорила женщина.

– Посоветуйте, как к вам обращаться.

– Олимпиада Ивановна. Липа я, короче.

– Вы – директор?

– Директора нет давно, все никак не назначат. А я – завхоз. – Липа сложила очки. – Заодно исполняю директора.

Она пропустила слово «обязанности».

«Интересно, шутит или значения не придает», – Пилоту показалось, что эта Липа пошутить любит, особенно если налить сто грамм. Сочтя момент подходящим, Пилот поведал историю вызволения «Нивы» силами ее подопечных.

– Вот, привез гостинцы Вениамину. Ну и для детского дома кое-что.

– У посторонних продукты брать не положено.

– Ну так я ж свой, со мной в разведку можно.

– Ладно, свой, заходи. – Она распахнула скрипучую дверь.

Пилот переступил порог и тут же встал, оглядывая стеллажи книг.

– Чего замер? Не признал? Это библиотека.

– Библиотека?

– Причуды социализма. В интернате – даже для умственно отсталых детей – полагается иметь библиотеку. Книги по разнарядке регулярно поступают. По штатному расписанию и должность библиотекаря имеется. И попала я сюда по распределению на эту должность. Но за ненадобностью перевели меня в завхозы. Вот такая загогулина.

Пилот оглядел стройные ряды качественно изданных классиков марксизма-ленинизма. И не менее стройные ряды просто классиков. Книг было много… Но самое яркое впечатление произвела Большая Советская Энциклопедия. Ее внушительные темно-карминовые тома с золотым тиснением возвышались двумя симметричными монументами по краям рабочего стола завхоза Липы. Один том – раскрытый – лежал посредине перед оригинальным, явно самодельным стулом в форме лютни.

«Неужели энциклопедию как книгу читает?»

– Вот, всё читано-перечитано. Сейчас читаю БСЭ. Как говорится, от корки до корки.

– И на чем остановились? – полюбопытствовал Пилот.

– Обскурантизм. Противная статейка.

Пилот, не желая затевать дискуссию о литературе с библиотекарем, переменил тему:

– Почему так тихо?

– Потому что тихий час.

Липа обошла стол и села на лютню. Положила закладку и закрыла том.

– Присядь.

Она указала на шаткий стул с намалеванным инвентарным номером.

И в этот миг тишину разорвал оглушительный дребезжащий звон. Еще миг – и с ним слились голоса орущих детей.

– Вот и поговорили!.. – прокричала Липа. – Сейчас они на полдник пойдут! Потише станет. А после – Веню позову.

– Не обижают его? – спросил Пилот.

Липа помолчала, ответила:

– Их трудно обидеть.

– Разве?

– Как тебе объяснить… – Она задумалась. – Расстроить легко – это да, а обидеть – трудно.

Пилот так и стоял, забыв присесть. Липа вывела его из задумчивости:

– Ты все же сядь, не маячь. Я чаю сделаю.

– Да… спасибо. – Он осторожно опустился на стул. – У него родители есть?