Александр Куприн - Апостолы и грешники

К крайнему моему изумлению, во дворе школы не было ни скорой, ни милиции. Может, не убил я Карпухина-то? – шевельнулась зыбкая надежда. Был он, конечно же, живой. С паркетного пола школьного коридора поднялся совсем другой Карпухин. Он стал тих и светел, а вскоре и вовсе вступил в комсомол. Передо мной теперь он немного даже заискивал и громче всех смеялся моим шуткам – я тогда набирал популярность. Вроде даже стал лучше учиться. Впрочем, в девятый класс его все равно не взяли – он поступил в какой-то техникум и растворился в быстротекущем времени моей юности. А я крепко усвоил правило – не следует ждать! Ни в коем случае нельзя ждать! Привычка использовать момент неожиданности и бить первым не раз выручала меня и в зоне, и на свободе. Это очень полезная привычка. Да я больше скажу – до конфронтации вообще доводить нежелательно. Если ощущаете угрозу, отложенный наезд и прочий подобный дискомфорт – выбирайте удобный вам момент – и вперед! Удар следует наносить всем корпусом, помогая плечом в момент, когда рука почти распрямилась. Бить в челюсть или в нос не советую – это амортизаторы черепа, они лишь смягчат удар. Желательно приложиться в надбровную дугу чуть сбоку и вызвать сотрясение мозга. Поверьте – выйдя из лазарета, супостат уже не захочет даже близко подойти. Окружающие могут посчитать вас не вполне вменяемым, но это даже хорошо, и часто жить с такой репутацией легче и спокойнее.

Проснувшись утром, я долго размышлял, как быть с этим Сеней-Музыкой. Он меня раздражал. Раздражали его шкварки, бесила эта парочка шестерок. Даже его дебильная поза лотоса действовала мне на нервы. Один хороший удар в голову – и этот «лотос» перевернется в воздухе, а шавки его разбегутся по углам. Ни малейших проблем это не вызовет. Я – вор! Бытовики, хулиганы и прочая срань не смеют вмешиваться в конфликт воров. Но беда в том, что этот удар переломает все чекистские планы. Пресс выдумал, очевидно, тот белесый говорливый полупидор, но в итоге под нервным прессом оказался как раз таки я. Этого коммуниста-неудачника я бы развел гораздо лучше в одиночку, без наездов, увечий, без блатоты – но это не моя игра, и не мне диктовать ее правила. Выполню, что от меня хотят, пару дней отдохну – и в Ригу.

Моя утренняя минутка философии была прервана криками: «Шмон! Выходить по одному! Становись лицом к стене!» Всех квартирантов раскидали по четыре в одиночку, а я, вышедший из хаты последним, был легко бит конвойными за понты и медлительность, после чего прицеплен левой рукой наручником к «стакану», в котором сидел взяточник – он требовал врача. Стаканы на нашем коридоре, или по-тюремному – продоле, не бетонные, а целиком сваренные из арматуры. Своего рода вертикальная клетка, как у зверей в передвижных цирках. Лицо взяточника было землистого цвета, вокруг глаз образовались отечные мешки.

– Не нравится мне ваш видок, Федор Николаевич, – приветствовал я его уныло, – эдак вам скоро будет не до шахмат.

– Да, похоже, меня скоро как срубленную пешку положат в деревянный ящик, – с клокотанием отвечал он. Слова звучали так, словно в горле его стояла вода. Затем посмотрел мне прямо в глаза и сказал с тоской: – Ну почему вы мне не верите? Ведь я и войну прошел, и жил, как все, не шиковал и не понимал никогда этих самых Больших денег…

– Кто это «вы»? – возмутился я. – Никаких, простите, вопросов я вам не задавал. Чему это я должен верить или не верить?

– Ну, вы. Все…

И он, насупившись, уставился в пол. Однако шмон – дело длинное, и мы разговорились. Федор посетовал на шестерок, которые выбили и отняли у него два золотых мостика изо рта – теперь ему нечем жевать. Сказал, что никогда не представлял такой звериной жестокости людей друг к другу. Когда-то он работал с пленными немцами и был удивлен степенью их сплоченности и взаимопощи. Отчего же советские зэки такие звери?

– Если мне суждено выйти отсюда когда-нибудь – буду на перекрестках стоять и рассказывать людям о тюремных ужасах. Никто меня не заставит замолчать!

«Ага, – подумалось мне, – ты доживи-ка, братец, до суда. Даже если дотянешь – не дай бог после приговора попасть в черную зону – тогда шансы увидеть тебя за разъяснительной работой на перекрестках выйдут даже не в ноль, а в минус». Зоны в СССР, как все мы знаем, существуют двух типов – красные, управляемые администрацией, и черные, в которых хозяева – блатные. Затем партиец начал долго и многословно перечислять свои заслуги в деле построения коммунизма. Речь его очистилась от бульканья, в потухших глазах появился огонь. Через час этого монолога сознание мое затуманилось, а воображение живенько нарисовало зашторенный кремлевский кабинет, где я сижу во главе длинного пустого стола, на дальнем конце которого шевелится мелкая фигурка обиженного судьбой человечка.

– Ну как же так, Федор? – спрашиваю я с менгрельским акцентом. – Как ты допустил такой мерзотный косяк? Почему крысишь бабло и с братвой не делишься? Ты не охуел ли, Федор?

И на серебряный подносик – тук-тук-тук – вытряхиваю из трубки сгоревший табак «Герцеговина Флор». Но человечишко продолжает гнать пургу о своих былых партийных заслугах, пытаясь таким образом выторговать себе скощуху. «Были, – говорит, – допущены отдельные перегибы на местах. Частичного головокружения от успехов тоже не удалось избежать. Но в целом колебался я исключительно с линией партии родной». И продолжает дальше давить подобную непонятку.

Тут вдруг без стука заходит в кабинет какой-то маршал, идет прямо ко мне и хамски так говорит:

– Руку!!! Руку давай, перхоть!

«Ах ты ж, – думаю, – контра богомерзкая! Да я тебя в пыль лагерную! Нет, – решаю, – лучше, расстрелять!» Тут пригляделся – это и не маршал никакой, а наш «продольный» – то есть коридорный надзиратель, а рука моя ему нужна, чтоб наручники снять. Шмон закончился, значит. Сейчас в камеру поведут.

Откровенно скажу – не люблю я коммунистов этих. Самые бесчестные люди в моем понимании. Лучше других знают, что проповедуют утопию. Лучше понимают, что она абсолютно недостижима, но врут, врут и врут. Не могу сказать, что я глубоко изучил этот подвид вкуснопитающихся – не та у меня специальность, но вот из тех, с кем приходилось сталкиваться, все как один редкостные подонки. Забавно, что они и зону для себя отдельную построили под Нижним Тагилом – «Красная утка» называется, или ИК-13. Сидят там с теми, кто их покой на воле охранял – с ментами. Интересно бы глянуть, какая там у них внутрикамерная иерархия? Вместо паханов – секретари горкомов, хлеборезом никак не меньше инструктора ЦК по идеологии, а наряды выписывает крепкий хозяйственник – замдиректора какого-нибудь Уралмаша. А кто ж тогда в промзоне вкалывает? А менты и вкалывают!