Илья Полетаев - Летопись голодной стали. Ростки зла

Все разом подняли свои наполненные бокалы. Все разом опустошили их полностью, ибо для второго тоста бокалы наполнялись по новой.

Царь отставил свой бокал в сторону. Виночерпий налил в его бокал кроваво-красное содержимое, что с плеском через край наполнил золотой сосуд.

Дункан поверх кромки бокала взглянул на прокуратора. Тот что-то сказал склонившемуся над ним в засаленном камзоле слуге, после чего тот торопливо устранился, шагнув в открытую дверь в стене позади него.

– И второе важное событие, которое является лишь единожды в жизни, от чего его празднование становится в сто крат ярче и эмоциональнее! – Демитрий поднял свой наполненный бокал. – Моя прекрасная дочь Елена выходит замуж в ближайшее время. И сегодня на пиршестве, поистине торжественно, представился её будущий супруг. Принц Алехандр Ричи, сын царя Ваноция Третьего и прекрасной Витории, его жены. Моё сердце разрывалось от принятия решений, однако впоследствии оно сказало мне: «Это он, именно он достоин руки моей прекрасной дочери!» Да не будут держать на меня обиду те кандидаты, которые не были выбраны! На нашей земле достаточно красавиц. У всех молодчиков вся жизнь впереди, ну а мы порадуемся за рождение будущего счастья! За будущий брак Елены и принца Алехандра, да будет он счастливым до конца их времён!

Все снова дружно подняли бокалы. На этот раз вино пили протяжно долго, будто бокалы гостей увеличились в размерах. Однако Дункан выпил быстро, как и в первый раз. Поставив бокал перед собой, он вытер влажные губы.

Царь осушил свой золотистый сосуд и поставил его рядом.

– И по завершении нашего празднества. Вы… дорогие…

С его губ слетел слабый кашель.

– Дорогие гости… Приглашаетесь на нашу площадь для… Лице…

Вновь кашель, на этот раз более отрывистый.

Все взоры были обращены к царю. В зале повисло молчание.

– Лице-зреть наш… Са… салют в че… сть… В…

Демитрий разразился нескончаемым кашлем. Дункан скривил брови, глядя на него недоумённо. А как можно было иначе?

Елена встревоженно приподнялась, глядя на отца.

– Отец? С тобой всё хорошо?

Но тот не ответил, сильно сжимаясь за своё горло. Он лишь поднял ладонь перед её лицом, жестом показывая, что всё хорошо. Однако, его кашель и постепенно краснеющее лицо говорили об обратном.

Вдруг на другом конце стола кто-то отрывисто вскрикнул. Потом послышался стук чего-то падающего. Лицо одного из гостей ничком свалилось в тарелку с едой, а вокруг на белой скатерти возрастало кровавое пятно.

По правую руку от Дункана буквально подпрыгнул на стуле один из гостей. В его руке сверкнула сталь, что вонзилась в сердце рядом сидящего.

В зале тут же поднялся громкий гул. Одному из гостей на глазах у взъерошенной толпы перерезали горло: кровь красными потоками полилась по его тёмно-лиловому камзолу, пачкая белую скатерть; второму нанесли многочисленные колотые ножевые раны.

Из-за двери, куда некоторое время назад уходил тот слуга, как псы с лаем вылетели вооружённые люди. Они начали резать, колоть и убивать тех, кто сидел за столом. Не всех. Были и те, кто из числа гостей расправлялся с богатыми и чиновниками, с которыми мгновение назад вели тихие и спокойные беседы.

Весь зал в мгновение превратился в место резни. Кровь лилась на дубовый гладкий пол, скатерть на столах окрасилась в багровый цвет.

Дункан резво выпрыгнул из-за стола, ошеломлённо осматриваясь. Луций, широко улыбаясь, наносил пятый, шестой, седьмой удар кинжалом в грудь и живот рядом сидящего.

Елена разразилась истерикой. Её брата Якова схватили под мышки и грубо куда-то уволокли. Её самой коснулась чья-то рука. Старуха тянула её за собой, но та словно остолбенела от ужаса, видя, что происходит. А пиршество, некогда праздничное, превратилось в кровавую пьесу смертей, сопровождавшуюся мелодией стонов, криков и воплей, громом падающих стульев и посуды.

Царь Демитрий весь побагровел. Его красное лицо, казалось, вот-вот выплеснет из себя всё, разоравшись на части. Из носа, из глаз, изо рта текли струи крови. Он расплывчатым взглядом посмотрел на свой бокал. Чуть пошатываясь, он свалился на колени, держась за край стола дрожащей рукой и задыхаясь от боли, что раздирала изнутри, и захлёбываясь от крови, что лилась наружу.

Увидев прокуратора, стоящего поодаль, с окровавленным кинжалом в руке, и сам весь перепачканный пятнами крови, он широко раскрыл свои пожелтевшие глаза. А тот хладнокровно смотрел на него. Дункан, отходя к стене, ото всех как можно дальше, взирал сквозь всю резню на них двоих.

– За… что? – прохрипел Демитрий, захлёбываясь на каждой букве, на каждом вздохе своей кровью, что выливалась изо рта, как из бокала выливается вино.

Потом он рухнул, стащив на себя скатерть, тарелку и его бокал. Они со звонким стуком ударились о пол.

– Пришло время новой власти… – прошептал прокуратор, всё так же хладнокровно наблюдая, как царь – его родной брат – извивается в предсмертных судорогах. В последний раз.

Потом он посмотрел на Дункана. Тот словно контуженый взирал на прокуратора. Потом попятился назад и быстрыми шагами помчался прочь.

– Господин Дункан, куда же вы? – услышал наёмник за своей спиной голос, наполненный нотами лёгкого смеха. Луций улыбался, глядя ему вслед.

Длинный коридор уходил во мрак от яркого зала, в котором некогда играла музыка, в котором сейчас слышались вопли, крики и стоны, звон бьющегося оружия. Кто-то сопротивлялся там, кто-то боролся за свою жизнь, пьяный или трезвый, но кто-то достал оружие и стал защищаться. Но таких было мало.

Дункан быстрыми шагами уходил прочь от всех и от всего. Его словно хватил удар, по лице текли капли холодного пота, бил слабый озноб. Ему навстречу неслись облачённые в посеребренные доспехи стражники, обнажив свои мечи. Кто-то в неразберихе напал на него самого: стражник с криком и проклятиями влетел в него, замахнувшись мечом над головой, и нанося рубящий наискось. Дункан, хоть и был в лёгком шоке, однако понимал всё, что происходит. Он резво увернулся от рубящего удара, саданул стражника коленом, схватив его за плечи, после чего впечатал его тушу в доспехах в стену, завершив дело прямым ударом кулака в нос. Тут же отпрыгнул, отринул влево от летящей в него алебарды, схватил за древко, саданул лбом второго, крутанулся, вырвал из рук стражника оружие, ударил, что было сил, по его ногам, после чего с размаху впечатал нос своего сапога в его скулистую морду.

Разобравшись с внезапно напавшими на него стражниками, наёмник взглянул в сумрак. Проход был свободен. Впереди никого, позади – шум и гогот бойни.

Он уже бегом помчался прочь. Тёмно-серые стены вместе с картинами лились рекой в противоположную сторону: они словно бежали туда, в сторону зала, словно желали стать частью творящегося там хаоса.