Эдуард Струков - Эпоха полного абзаца. Эпический верлибр

«Чо» оказалось подставкой,

пластиной серебристого цвета,

на которой в чугунной сковороде

дымилась жареная картошка.

Всё вышло просто —

при выгрузке дунул сильный ветер,

запаренные грузчики подпёрли

дверь контейнера первым,

что подвернулось им под руку,

а шедшая мимо уборщица тётя Валя

пристроила потом бесхозную вещицу

туда, куда надо.

Хорошо всегда то, что хорошо кончается.

Завод, конечно, отхохотал своё,

но отныне поселился в мозгу Степанова

неусыпный червь сомнения,

он поделился мыслями с руководством,

и мудрые инженеры тоже наконец-то задумались.

Почему именно кадмий?

В чём тут страшная тайна?

Изделие простое, в космос не летает,

в таких обычно все болты и гайки

банально цинкуют или хромируют…

3.

…Он встретил гостей, как родных.

Ветеран труда, много лет на пенсии —

а тут ребята с самого Дальнего Востока,

со всем почётом и уважением,

привезли даром икры и рыбы,

пьют, сколько им ни налей,

хоть до утра готовы слушать байки

бывшего ведущего конструктора

Симферопольского института,

вписавшего когда-то в проект

тот самый проклятый кадмий.

– Тогда на соседнем участке

хлопцы кадмирование делали.

Утащил я горсть болтов домой,

чтобы поддон «Запорожцу» прикрутить,

хорошие болты оказались,

не ржавели совсем,

днище сгнило уже давно,

а они всё как новые были!

Подумал я тогда,

что как хорошо было бы везде

поставить болты с кадмиевым покрытием,

им же вечно сносу не будет.

Потому и написал – «покрытие кадмием».

А так-то оно конечно, какой кадмий?

Обычный железный ящик.

Тут и хром сойдёт, и цинк…

4.

Степанов стоял у шаткого плетня

и никак не мог накуриться.

Горячий ветер Крыма

дружески шевелил волосы,

тёплый винный хмель расслаблял тело.

Внутри Степанова с грохотом

рушился айсберг по имени Кадмий,

и его серебристые ледяные глыбы

тонули в терпком фанагорийском вине…

Всё оказалось до обидного просто!

А всего-то требовалось —

изначально докопаться до сути.

И не было бы тогда

всех этих совещаний, истерик, поездок,

напрасных ожиданий,

нервов, надежды, мольбы и отчаяния…

Нужно было просто

остановиться и подумать.

Но разве тогда жизнь была бы такой интересной?

Закрыв глаза, Степанов подставил лицо

южному солнцу, уходящему на закат.

Захмелевшая молодость обещала быть вечной.

В то летнее утро все участники ужасной драмы,

которая произошла несколько позже,

так или иначе пребывали в полном душевном раздрае.

Их было шестеро – два водителя, две охранницы,

начальник отдела Степанов и грузчик Ёлкин —

все работники Энского патронного завода.

Вечно растрёпанного Ёлкина, старого заводского кадра,

похожего на весёлого подвыпившего цыгана Будулая,

работавшего раньше наладчиком в главном цехе,

мучило фантастической мерзости похмелье,

он наотрез отказывался ехать за "соломой" —

так называли порох – на новые базисные склады,

расположенные в двадцати километрах к югу,

поскольку боялся, что на жаре долго не протянет.

Водитель Саня Крюков вечером слил весь бензин,

рассчитывая заправить с утра полный бак,

однако выяснилось, что бензина АИ-76

на заводском складе ГСМ «нет и неизвестно»,

скупердяй-механик выделил Сане так мало горючего,

что тот боялся заглохнуть посреди дороги и психовал.

Водитель Толя Пузин опять поругался со своей женой,

снова на ровном месте и без видимых причин,

потом полночи не мог заснуть, курил и в итоге

пришёл на работу с больной головой,

засел в кабине своего ЗИЛ-130 с кислым лицом,

отпуская вслед охранницам злые и грязные шуточки.

Охранницы, известные как тётя Маша и тётя Галя,

прожжённые вохровки с воронёными наганами,

по извечной привычке визгливо собачились —

они подозревали друг дружку в подковёрных интригах,

а потому ехать в этакую даль да по такой жаре

тоже категорически отказывались из принципа.

Степанов вернулся утром с ночной рыбалки,

они то ставили сетку, то опять её снимали,

ночью хлынул ливень, все промокли как черти,

потом застряли посреди разлившегося ручья,

долго выталкивали "жигулёнок" и прокляли всё —

Степанов хотел закрыться в кабинете и поспать,

но ехать за свежей партией «соломы» в то самое утро

по разным причинам оказалось больше некому.

«Солома» – порох разного вида. Фото из архива автора.

Вообще «соломой» порох прозвали заказчики из ГРАУ,

хотя артиллерийский, тот больше напоминал макароны.

Наконец экспедиция кое-как добралась до места,

погрузилась и двинулась обратно на завод.

Первым рулил Саня, вторым шёл Толик,

на высохшей гравийной дороге клубилась пыль,

на половине пути договорились поменяться —

по инструкции полагалось держать интервал,

но при этом всё же далеко не отставать.

Степанов разместился во второй машине у двери,

уступив командирское место полумёртвому Ёлкину,

дело было сделано, дорога – до боли знакома,

за спиной тряслись три тонны пороха в ящиках,

он пригрелся и сладко закемарил в духоте,

но вдруг проснулся – ощущение близкой беды,

предчувствие чего-то неладного прогнало сон.

Дорога спускалась в распадок, заросший кедрачом,

машины полетели вниз в густой завесе рыжей пыли,

в полном безветрии вдруг поднявшейся до небес,

теперь впереди абсолютно ничего не было видно,

но водители скорость пока не сбрасывали —

уж очень хотелось им побыстрее встать под выгрузку.

– Нач-чальник! – встревоженно заикнулся Толик.

– Чего, Анатолий? Может, сбавим немного?

– Надо бы этого… того… – проскрипела охранница.

Тогда-то и случилось непонятное и страшное.

Что-то знакомое мелькнуло там, среди пыли,

это был синий борт ЗИЛа, шедшего впереди,

в кабине на миг наступила странная тишина —

и тут вдруг они все втроём дружно заорали:

– Б*яяяяяяаааааать!!!

Потом был визг тормозов и громкий удар.

Всё завертелось, словно в калейдоскопе.

Степанов видел ошалелые глаза водителя,

его двигавшиеся губы, но не слышал ни звука.

Ручка двери прогнулась под вялой ладонью,

он вывалился на дорогу, но ноги его отказали,

колени подогнулись, тело рухнуло на землю.

В ожидании взрыва он перекатился в сторону,

закрыл лицо руками, вжался в пыль и замер —

только что три тонны пороха врезались в машину,

где лежали ещё три десятка таких же точно ящиков,