Николай Накропин - Иммигрантский Дневник

Так и не рискнув спуститься, я пошел пешком. По бесконечной прямой мимо меня, как по конвейеру, двигались косметические магазины, игрушки в витринах, таблички всевозможных размеров с названиями фирм и именами людей. Не помню, по какой именно улице я тогда входил в Мюнхен. Она где-то в восточной стороне и тогда была освещена ярким зимним солнцем. Забыв о страхах и полиции, я шел, не задумываясь о последствиях. Мимо проезжали караваны легковых автомашин, а я голосовал на ходу, когда появлялось желание.

3

– Витька, а в Мюнхен-то как попал?

– Да как? Так и попал. Элементарно! – мой собеседник смеется.

– Витька, ну я знаю уже. Расскажи остальным.

Витька Мосин мой дружбан. Долговязый, с белыми, как у альбиноса, волосами.

Числясь членом ЛДПР, он превозносил выше крыши Владимира Вольфовича Жириновского и гордился партийным билетом, чем-то напоминающим мое удостоверение механика тропосферной связи. Витька любил болтать.

– Служил я в Таджикистане. Да нет, не срочником. Сколько раз повторять: прапорщик я. Пра-пор-щик! По буквам продиктовать?

Он поправляет воротник у свитера и продолжает, развязным тоном пытаясь скрыть врожденную застенчиваость:

– Да че там ловить? Пули?

В Таджикистане шла гражданская война. Остатки советских войск, стоявшие на границе, пытались отстреляться от наседавших с севера повстанцев, а с юга – от афганских крестьян, известных всему миру под названием «душманы». Глядя на Витьку, его трудно представить с бронебойным пулеметом в руках. Он из тех, кто всю жизнь старался придерживаться действующих правил. Строго одевался, покупая одежду исключительно в дорогих консервативных магазинах. Принципиально не матерился, алкоголя вообще не пил. Зато очень любил шоколад. Кажется, что такой человек мухи не обидит. Его считали снобом, а он лишь пытался стать частью законопослушной разноцветной массы, но неудачно. Потому что больше шоколада Витька любил свободу.

– Ну, я и драпанул. Я че, упал там так подставляться? Сначала я к Владимиру Вольфовичу хотел, но потом решил все-таки на запад двинуть. Да у них там перестановки какие-то в партии. Ну, сам понимаешь. Не в родной же Владивосток возвращаться. Я к румынской границе поехал. Слышал, что румыны и молдаване границу открыли? Не верь таким байкам. Ахх. В общем, зря ездил.

Витька кривится гримасой неприязни к странам, усложнившим его дерзкие намерения. Заграничного паспорта он за всю свою жизнь в глаза не видел. Слово «виза» у него вызывало протяжный стон. Военного, самовольно покинувшего регион боевых действий, в любой прокуратуре автоматически ждут как желанного гостя. Ни о какой визе речи быть не могло.

– Я еще к венгерской границе съездил – там глухо, и на польской тоже ловить нечего. А вот в Чехословакию рискнул.

– Витька, через границу-то как перешел? На дельтаплане перелетел?

– Подхожу к колючке. Я ведь подготовился хорошо, кожаные перчатки купил.

Кусачки у меня были. Хватаюсь за проволоку, а она, зараза, по рукам током бьет.

– Мда. Вот ты, мать твою. А погранцы?

– Я не дурак на рожон лезть. Целый день перед этим лежал в кустах и смотрел, в какие часы они мимо проходят.

Когда прошел патруль, Витька, выждав минут пятнадцать, сделал первые шаги к проволоке, чтобы исследовать преграду вплотную и начать действовать.

Подобное ограждение я уже видел под Брестом и с полной ответственностью заявляю: преодолеть его – задача исключительно трудная, почти нерешаемая.

Вскоре послышался лай собаки. Овчарка набросилась на Витьку, но тот хладнокровно огрел ее до потери сознания пустой винной бутылкой, брошенной пограничниками в зарослях. А затем полез вверх.

– Лезу, а она током жгет и как начала на меня заваливаться!

Оказавшись на другой стороне, советский прапорщик и член ЛДПР с момента основания партии со всех ног бросился прочь. Задыхаясь от нехватки воздуха и возбуждения, он пересек овраг и по замусоренному полю достиг пункта, где находился советский пограничный столб.

– Да метров триста дотуда. Если не все пятьсот. Настоящая помойка. Че они там делают, на нейтральной полосе? Потом в Кошице добрался. Там большой вокзал, ну, и сел на крышу товарного вагона. Еду, а люди мне все время руками махали. Спал в основном. А что еще на крыше вагона делать? Просыпаюсь ночью, смотрю – остановка с надписью «Трудеринг». С вагона соскочил, и оказалось, что в Мюнхен попал. Если бы днем, то дальше поехал. В военной гимнастерке, с вещевым мешком и в сапогах еще в полицию заберут.

Не снимая военной одежды, Витька сумел без документов из Таджикистана добраться в Мюнхен. Я всегда верил, что он гений!

За удивительно светлой внешностью и неуклюжестью жирафа хранились тайны, которых не знали даже его близкие друзья. Спустя несколько лет вечером к дому, где жил Витька, подъехали полицейские автомобили и автобус. Оттуда выскочила группа захвата с лающими псами на поводках, окружила здание, и несколько вооруженных людей бросились к парадному входу. Выломав дверь, они обнаружили, что Витьки нет. Он скрылся и с тех пор больше не появлялся. Что он натворил – для всех осталось загадкой. Кто-то рассказывал, что его видели в Мадриде.

Мой въезд в Мюнхен не так импозантен. Попутка остановилась около массивного серо-металлического небоскреба в ультрасовременном стиле.

Оглядевшись и пробежав глазами по сетке окон, я перешел через перекресток. На город спускался долгий вечер, и зажигались первые люстры.

4

Иммиграцию принято делить на волны: первая – революционная, вторая – послевоенная и диссиденты. Сталкиваясь с представителями всех трех, я видел разные людские типажи: от белогвардейских бабушек-одуванчиков до тронувшихся рассудком иеромонахов-алкоголиков. Вальяжного профессора древнегреческого языка и забулдыгу из Экибастуза, приехавших в незнакомую страну, роднит то, что в этот переходный период, способный тянуться годы, они инвалиды по жизни. Отличие лишь в качестве и размере инвалидной коляски. Именно в это время осознание ущербности сталкивает лбами и спаивает крепчайшим припоем самых неожиданных персонажей, которые при обычных парниковых условиях друг с другом бы не поздоровались.

Мой первый опыт был брутальным с физической и моральной стороны. Но на пути из Москвы в Мюнхен всегда находились люди, протягивающие мне руку помощи. Никого из них я больше не встретил, но до сих пор вспоминаю о них с благодарностью. Теперь, впервые вдыхая мюнхенский воздух, уставший, замерзший, бездомный и грязный, я оказался в числе первых на гребне новой волны, образованной изгоями, немцами-переселенцами, евреями, нелегалами и беженцами-азюлянтами. Робкая, едва заметная четвертая волна переросла в чудовищное цунами, по мощности превысившего всю предыдущую иммиграцию в целом. Покинувшие свою страну в эти месяцы были первой пеной. Только я этого еще не знал.