Николай Накропин - Иммигрантский Дневник

Мне предстояла задача напроситься на ночлег.

– Слушай, а ты из Мюнхена?

– Нэт! Я тют проездом. Я живю в Гамбюргэ.

– А переночевать есть где?

Азербайджанец боролся с собой и с трясущимся хаосом вокруг и пытался понять вопрос. Выдержав паузу, он многозначительно поднял палец вверх и, смотря не его кончик, произнес заветное:

– Есть!

Бар закрылся. После продолжительного поеживания и подпрыгивания на остановке, мы дождались автобуса и поехали по городу. Мужик дремал на сиденье. Снежная мгла не представляла никакой возможности сориентироваться. После шумного бара обстановка за окном снова стала холодной и чужой. Минут через тридцать мы вышли.

– Куда идем, мужик?

– Тюда идем.

– Куда туда?

– Тюда. Там мой машин. Я в Мюнхене на машин. Тют брат мой. В машин бюдэм спать.

– Слушай, а какая машина-то?

– Мой машин – это фиат. Нэ такой хороший, как этот машин, – он показал на легковушку, припаркованную на обочине бесконечной перламутровой аллеи.

Почувствовав, что трезвеет, азербайджанец снова зашел в открытый бар – единственное светлое пятно в ночи. Там было место паломничества для забулдыг. Они шумели, играли в карты и спорили. Выпив за мое здоровье и дав мне возможность согреться, азербайджанец уплыл в пьяную грусть, а потом мы опять шли. Так идут люди в вечность. Так идет жизнь. Она как бесконечная улица с встречающимся на пути столбами. Их количество зависит от степени опьянения. Иногда наталкиваешься и ведешь им счет. А иногда они могут послужить опорой и дать возможность перевести дух. Наверное, так шли бакинские комиссары на подвиг, вдохновляя моего нового друга. А я показывал на припаркованные автомобили пальцем и спрашивал его:

– Этот?

– Нэт! Нэ такой хареший! – он мотал головой и резко давал крен в сторону. Потянув его на себя, я опять задавал тот же вопрос:

– Этот?

– Нэт. Бюдэт-бюдэт. Машин бюдэт.

Находясь в большом спальном районе с бухим азербайджанцем, морозной ночью и полным незнанием местных нравов и правил, я растерялся. Улица закончилась. Поперек стояла высотка, превращая проезжую часть в тупик. В самом конце стоял автомобиль типа «дом на колесах». В таком можно спать, готовить, смотреть телевизор. Азербайджанец, взбодрившись духом и собрав силы в кулак, рывком бросился к нему. Это был его фиат.

– Слюшай. Ключа нэт. Где ключ? Я потэрял ключ. Кощмар! – азербайджанец причитал.

Его пьяные глаза посветлели, и он стал похожим на обиженную курицу.

– Слюшай, тют, брат, – он кивнул на высотку. – Я бистро тюда и принэсу дрюгой ключ. Дрюг, жди.

В моем мозгу начала бить тревожная колокольня. Похоже, что «друг» пытается улизнуть, чего я никак не мог допустить. Момент был решающим, и мой дальнейший поступок до сих пор вызывает краску стыда на лице. Мне стыдно за содеянное, как зайцу, на которого обрушивается сова. Понимая, что ему не уйти от цепких когтей хищницы, заяц ложится на спину и отбивается лапами. Хороший удар решает все. Смахнув с носа снежинки, а с глаз – появившуюся слезу, я схватил мужика за грудки.

– Слушай сюда, козел. Иди за ключом к мифическому брату, но я буду ждать тебя ровно три минуты. Если ты не появишься, то место, на котором мы находимся, будет пустовать, так как я уйду, – с этими словами я вырвал из его кармана бумажник.

Азербайджанец не имел возможности отбиваться и смотрел на меня лилейным взглядом. Он моментально протрезвел. За время его отсутствия я взглянул на содержимое кошелька. Внутри лежали двадцать марок и документы – мда, невелика добыча. Подражание неопохмелившемуся гопнику, грабившему беззащитных школьников около Казанского вокзала, не делало мне чести. Прекрасно осознавая злобность поступка, я чувствовал себя так, как будто оскорбление нанесено мне, а не мной. Но именно это, быть может, мотивировало вернуться назад азербайджанца. Он пришел с двумя одеялами в руках. Расположившись внутри фиата на удобных кушетках, мы отрубились.

3

Проснувшись, я сомневался: помнит ли меня вообще этот человек? Теперь он был трезв. Заведя мотор, мы поехали к вокзалу. Здание оказалось огромным. Многочисленные ресторанчики липко цеплялись к книжным магазинам. Все куда-то бежало, спешило и вертелось. Мятно-кислый коктейль из горожан в костюмах с портфелями в руках, смешанный со стайками японских туристов. И с легкой перчинкой смешных немецких бомжей, увешанных значками. В отличие от Эрфурта и Галле, здешний вокзал не молчал. Вкрадчивый шум толпы сменялся острыми объявлениями из громкоговорителя о приходящих и уходящих поездах. Стены пестрели рекламой. Не хватало запаха вагонных пружин, присущего вокзалам, знакомым с детства. Нос щекотала сладковатость конфет и дорогой финской бумаги. Такой же запах имел западный каталог, который бережно хранила моя мама долгие годы в шкафу под замком.

Мой спутник пришел сюда с целью. Ему требовался стакан пива, чтобы унять гнетущую головную боль. Ворча на югославов, занявших все столики в приглянувшейся ему забегаловке, он искал спокойное место, где можно посудачить. Заведение было гибридом «Макдоналдса» и советской пельменной. Наконец-то мы нашли свободный столик.

В отличие от тех, кто участвовал на югославской выставке на ВДНХ и раздавал нам жвачки, сидящие люди больше напоминали медведей. Коричневые лица, коричневые кожаные куртки и коричневая грязь на ботинках выдавали в них рабочих, приехавших на чужбину за длинных рублем, точнее – за длинной немецкой маркой. На Балканах началась война, и в общении между ними чувствовалась напряженность. Почти никто не смеялся, и часто слышалось слово «хрватска». За окнами виднелся большой город со всей присущей ему привокзальной атрибутикой – десятками такси на стоянке, чемоданами, гостиницами и прочей обыденностью.

Азербайджанец с наслаждением слизнул пену с края стакана и изучал меня хитрым взглядом. Благодаря пришедшей к нему вменяемости, у меня появилась возможность рассказать о несуществующей двоюродной бабушке, проживающей в Марселе. Выслушав и ухмыльнувшись, мой новый друг показал незаурядное чутье и проницательность, задав прямой вопрос:

– Слюшай. А почэму ти убеэжаль из армии?

Не знаю, как он догадался. Наверное, я проговорился во сне. Мою попытку показать студенческий билет он проигнорировал типичным кавказским пшиканьем. Опустошив стакан крупными глотками и заказав новый, он продолжил:

– Слюшай. Я нэ знаю, чито ти мне скажешь. Но я дам тэбэ совет.

Его история такова. Когда-то очень давно, еще в брежневские времена, из Ленинграда готовилось к отправлению грузовое судно. Контейнеровоз загружали, а пограничники с таможенниками проверяли пломбы и наличие документов на товары. Матросы важно разгуливали по корме и уже махали на прощанье руками. Корабль готовился к отплытию в страны, где все совсем по-другому и лишь соловьи кричат точно так же. Досмотр заканчивался, и экипаж был предоставлен самому себе. Перед поднятием якорей на трап вошел человек южной внешности. Зайдя на борт, ножом распорол брезент, обтягивающий шлюпку. Сидя в ней, он доплыл до Гамбурга.