Константин Шахматов - Фаршированный кролик. Ужас в старом поместье

Старик все так же лежал на полу, укрытый заботливою рукою женщины, и все так же постанывал. Самой же Антонины Григорьевны подле него не наблюдалось. Двери в столовую были открыты. Наверное, тетушка там, подумал я.

В столовой, к своей собственной радости, я увидел обоих супругов. Они сидели за накрытым столом и трапезничали. Вернее, пищу вкушал только мой дядюшка. Антонина Григорьевна подкладывала ему на тарелку новые кусочки, и тот, буквально, проглатывал их.

– Стасик! – дядюшка отложил вилку и протянул ко мне руки.

Я взобрался ему на колени и крепко обнял.

– Я так рад тебя видеть!

Должно быть, Иван Прокопьевич, вернулся незадолго перед моим пробуждением.

– Ну, как без меня? Ты оправдал наши с тетушкой ожидания? Хорошо защищал ее? – спросил дядя, осторожно обнимая меня за плечи.

– Защищал, – отвечала тетя.

– Замечательно!

– Власов хворает, – пожаловался я.

– Знаю, видел, мне твоя тетя рассказывала.

– Не представляем, что с ним случилось. Ему доктора надо.

– Согласен. Чуть погодя съезжу за доктором.

– Ты лучше скажи, что там, в земстве? – лицо Антонины Григорьевны выражало обеспокоенность.

Надо сказать, испытанные треволнения и бессонная ночь не прошли для нее даром. Под легким слоем румян были едва заметны темные круги вокруг глаз, и пара новых морщин. И это неудивительно. Любой человек, столкнись он с подобной чертовщиной, выглядел бы не лучшим образом. Как я понял, своей заинтересованностью дядюшкиными делами она предупреждала его вполне логичные расспросы о пережитой ночи, и собственные переживания за наше ближайшее будущее.

– А-а-а! – отмахнулся Иван Прокопьевич, – Лучше не спрашивай! Два дня заседали, а никакого решения не вынесли. Придется снова ехать.

– Когда?

– Через пару дней. Я скажу, когда соберусь.

Дядюшка отодвинул тарелку, насытившись.

– Что с кроликом делать будем?

– Каким кроликом? – воскликнул я, хотя вопрос относился к Антонине Григорьевне.

Иван Прокопьевич показал пальцем в дальний угол столовой.

Карамба! В углу сидел привязанный на цепь кролик. Поджавши уши и сжавшись в комок. Размером он был гораздо больше обычного кролика, но чуть меньше собаки. Его ушки подрагивали, сам он не производил ни единого звука.

– А что у него с глазом?

– С глазом?

На голове кролика красовалось безобразное, грязного цвета пятно, со слипшейся шерстью.

– Бывает, – отмахнулся дядюшка, осторожно закатывая рукава новой рубашки, – Я лишил его глаза, когда мы дрались. Ты лучше сюда посмотри.

Иван Прокопьевич показал мне страшные царапины на обоих предплечьях. Они были глубокими и все еще красными, хотя тетушка уже обработала их целебными мазями.

– Вот, пришлось негодяя на цепь посадить. Кстати, – обратился он к тете, – когда я загонял собак обратно, не досчитался одного кобелька.

Тетушка покачала головой.

– Я же говорю: мы затащили Власова в дом и закрыли все двери. Собаки тоже были закрыты, как и твой Куцый. Поди, разбери, что там ночью творилось.

– А что случилось?

Я был единственный, кому еще ничего не было неизвестно.

– Настоящий погром!

Мы вышли на улицу. Что я увидел там, можно описать самыми дичайшими красками. А именно. От яблоневого сада остались лишь несколько жалких огрызков деревьев, торчащих из голой земли. Голой, потому что трава как таковая отсутствовала. Верхний слой почвы был словно вспахан огромным плугом. Дальняя изгородь, обозначавшая границы участка, повалена и частично разорвана. Стоящий в глубине территории деревянный сарай, где хранились садовые инструменты и другие хозяйственные мелочи, лишился соломенной крыши. Ворота конюшни, располагающейся по правую руку от нашего дома, перекошены, а одна из створок снята с железных петель. До поры до времени, дядюшка, все же, припер ее толстенной оглоблей, чтоб не упала. Так же не повезло и собакам. Кованая решетка, ограждавшая вольер от двора, была повалена. Дядя водрузил ее на прежнее место, и в качестве временной меры привязал к деревянным столбам веревками. От пересохшего колодца, обозначенного несколькими мшистыми венцами сруба, не осталось и бревнышка. Лишь дыра в земле, окаймленная пучками жалкой растительности.

Я стоял с открытым ртом и не мог произнести слова. Беседка для игр, которую в начале лета смастерил для меня умелый на все руки Власов, была так же сломана. Что за дикая, беспощадная сила прошлась ураганом по нашей уютной усадьбе?

– Ты бы видел, что здесь происходило, когда я утром вернулся домой!

Дядюшка, желая меня подбодрить, весело подмигнул.

– И где теперь я буду играть?

На моих глазах навернулись слезы. Я все еще был маленьким эгоистом.

Дядюшка пожал плечами.

– Исправим. Но для начала рассчитаемся с кроликом.

– Прошу тебя! – взмолилась стоявшая за его спиной тетушка.

– Молчи, женщина!

***

Не обращая внимания на протесты Антонины Григорьевны, Иван Прокопьевич вернулся в дом, но вскоре вышел из него, волоча за собой на цепи кролика. Зверек упирался, как мог, всеми лапами, и дядя столкнул его со ступенек веранды пинками. Мы с тетушкой неотступно следовали за экзекутором.

– Что ты хочешь с ним сделать?! – возмущалась на ходу Антонина Григорьевна.

– Не бойся, убивать не буду. Просто подвешу в колодце. Пущай поболтается.

– Зачем?!

– Ты не догадываешься? Так я скажу. Услыхав его жалобный крик, оставшиеся кролики или разбегутся куда подальше или, что мало вероятно, поспешат своему другу на выручку. Вот тут-то мы их и встретим, во всеоружии.

– Господи, что за чушь ты несешь?! – воскликнула тетя, – Слышал бы ты себя! Ты сошел с ума!

– Отнюдь, – твердо ответил Иван Прокопьевич.

Кролик, будто бы понимая сказанные слова, заверещал пуще прежнего. Он впивался когтями в землю, но дядя оказался сильней. Иван Прокопьевич оглушил его ударом лакированного сапога в голову, преодолев вероломным образом отчаянное сопротивление жертвы. Дальше он уже без особых проблем подтащил зайца к зияющей бездне, и спихнул вниз.

– Ах! – всплеснула руками тетя.

– Цыц! – осадил ее дядя.

– Задушишь! – не унималась она.

– Ты видела, что он сделал с парадной дверью?

Дядюшка кивнул в сторону дома. Действительно, дверной проем выглядел так, словно его грызли всю ночь, а сама дверь держалась на честном слове.

– Это он сделал? Ты уверен?

– Более чем! Ведь я застал его на месте преступления. Ты сама обрабатывала мне раны.

– Но зачем какому-то зайцу так остервенело ломиться в человеческое жилище?

– Не знаю, может тебя хотел задушить, или Стасика. Думай что хочешь. Последнее время ты вообще перестала меня слушаться. Только скандалы закатываешь.

Иван Прокопьевич, продолжая стравливать железную цепь по чуть-чуть, прерывисто дышал, а на его лбу выступили крупные капельки пота. Пальцы его покраснели, он кряхтел от натуги, но продолжал свое дело.