Хайнц Конзалик - Смерть и любовь в Гонконге

– Этот господин Чао у мадам Ио, – сказал Мэй дрожащим голосом – он все еще не отдышался как следует. – По крайней мере, я думаю, что это он. Не человек, а кнехт портовый, тумба! Когда я вижу таких толстяков, мне за мои габариты не так стыдно. По-моему, это все-таки он…

– Пойду продам ему розы, – сказала Лян Чанмао, быстро поднимаясь с одной из корзин. – А потом скажу вам, тот ли это человек, которого вы ищете, досточтимый господин Мэй.

– Хорошо. Я пойду первым.

Мэй взял из другой корзины белую орхидею, воткнул в петлицу пиджака и не спеша зашагал в сторону заведения мадам Ио. Девицы с обнаженными грудями встретили его как вернувшегося после долгих странствий отца. Мадам Ио с величественным видом кивнула ему со своего трона, на столик сразу принесли бутылку виски, он сел и широко расставил ноги, сразу входя в образ довольного жизнью старого пьяницы.

Господин Чао успел уже подняться наверх и переодеться, сменив костюм на широкий шелковый халат, прикрывавший чрезмерно толстые ноги. У фаворитки господина Чао был выходной, и мадам Ио порекомендовала ему темпераментную номер девятнадцать, Лору, тоже щебетавшую как попугайчик. Господь наградил Лору таким телом, что при виде ее у господина Чао от вожделения на носу появились капельки пота. Заказав бутылку шампанского, он улегся на широченный диван, взял в руку телефонную трубку и, пока Лора старательно взбадривала его, обменялся несколькими словами со своим деловым партнером.

– Все будет сделано, как вы хотели! – сказал он, раздувая ноздри, потому что губы у Лоры были мягкие и полные, как бархатные подушечки. – Операция назначена на воскресенье. Мы рассчитываем, что к среде все завершится. И все мы рады, что наше дело идет на лад.

Положив трубку, он притянул к себе Лору и хриплым голосом проговорил:

– О-о, ты райская птичка! Да, райская… Я подарю тебе тысячу долларов, птичка моя…

А тем временем мадам Ио нанесла визит гостю за угловым столиком. Вечер был тихий, большинство девушек сидело наверху в общей гостиной, служившей одновременно демонстрационным залом их прелестей, и вышивали маленькими жемчужинками изящного покроя накидки, пояса или шапочки. Тоже одна из побочных статей дохода мадам Ио: никто из туристов, покупавших эти прелестные вещицы в огромном центральном магазине «Осеан Терминал» в Коулуне не догадывался, что эти произведения искусства созданы руками шлюх – в свободные от их основного занятия часы.

– У тебя орхидея в петлице? – удивилась мадам Ио. – По какому поводу?

– У меня праздник, дорогая! День рождения!

– Это надо отметить!

– Только здесь, за столом, а не наверху, в постели! Сердечный удар в праздник мне ни к чему.

– А что за праздник?

– Не исключено, моя дорогая, что с сегодняшнего дня я начну новую жизнь. Пока я еще ни в чем не уверен, но, если предчувствие меня не обманет, я стану другим человеком.

– Зачем такая таинственность? О небо, неужели ты бросишь пить?

– Похоже на то.

– И больше не придешь ко мне?

– Я буду твоим гостем, пока меня не перестанут носить ноги. Хотя бы из благодарности к тебе.

– Из благодарности? За что? – Мадам Ио уставилась на него, будто он нес пьяный бред.

– Ты сыграла немалую роль в том, что это может случиться, – вполне серьезно ответил доктор Мэй. – Но никогда этого не поймешь.

– Куда мне!..

– Не обижайся, Ио. И будь счастлива! А в смысл моих слов особенно не вникай. – Он поднял свой стакан и погладил руку Ио. – Слушай, тут совсем недавно к тебе вошел один гость. Посмотрел я на него и даже обрадовался. Нечего тебе, братец, так стыдиться, что ты расплылся. Ты в этом городе не первый из толстяков. Есть кто и потолще! Посмотри хотя бы на этого господина Чао.

– Кто это Чао? – непритворно удивилась Ио. – Я такого не знаю.

– Ну это чудовище, которое вползло сюда передо мной и сразу потащилось на второй этаж.

– Да, Лоре придется поработать. – Мадам Ио помахала веером перед своим застывшим от толстого слоя грима лицом. – Только его зовут не Чао.

– Держу пари…

– Это Чинь Хаочжи.

– Не может быть! – От неожиданности доктор Мэй просто оцепенел. «Нет, не может быть! Лян, наверное, ошиблась. А с другой стороны: разве не заявился он сюда прямо из „Семи радостей“, где господин Чао отдавал свои приказы? В том числе тому человеку, с которым я сам был знаком двенадцать лет назад?» – Сам великий Чинь Хаочжи…

– Забудь об этом. У моих гостей нет имен!

– Ведь Чинь один из богатейших людей Гонконга…

– Говорят…

– Его же все знают!

– Его – нет. Его имя – да. – Мадам Ио взяла из его рук стакан и жадно выпила. – Забудь о нем… – Чинь Хаочжи контролирует весь экспорт шелковых цветов и торговлю фейерверками Гонконга!

– А сейчас лежит в моем доме на втором этаже, где Лора ублажает ласками его жирное тело. Разве это не честь для меня, Мэй? У кого еще в городе есть столь почтенная клиентура? Но ни у кого нет и таких красивых девушек. Согласись!

– Ну кто спорит!

Доктор Мэй не сводил глаз с лестницы. «Великий Чинь! Человек, не знающий счета деньгам. Чинь – это Чао. Но кто же тогда в этом мире Чао?»

Мимо них просеменила Лян Чанмао. У нее через плечо висела корзина с цветами. Уверенно, как зрячая, прошла через все заведение прямо к лестнице. Мадам Ио не сводила с нее несколько встревоженного взгляда. Десять процентов! Мелочь – тоже деньги…

– Чинь опять купит у нее всю корзину, – сказала она. – У него доброе сердце. Я все жду, когда он купит саму девчонку. Чтобы тебя обслуживала слепая девчонка – забавно, а? Пока он этого не требовал. Но однажды потребует…

– И что?

– Лян бедная девочка, – холодно проговорила мадам Ио. – За тысячу американских долларов и не такие продавались.

– Я убил бы его за это!

– Таких, как Чинь, не убивают. Его богатство – его броня. Пока он жив, он платит. Какой прок в мертвом миллионере? Видишь, наверх понесли вторую бутылку шампанского. Лучшего, французского. Он их выпьет четыре… чем не дело? Побольше бы таких клиентов, как Чинь.

Доктор Мэй кивнул, думая о своем. И вдруг ему в голову пришли такие мысли, возникли такие взаимосвязи, что он весь похолодел. Вливая в себя целый стакан виски, он видел, как мадам Ио встретила спустившуюся с лестницы слепую девушку, получила положенные десять процентов: та действительно продала все розы. А теперь он не сводил глаз с медленно приближавшейся к нему Лян.

Лян кивнула. Она кивнула трижды, желая подчеркнуть важность сообщения.

Это он! Это его голос. Голос, гнавший улыбавшихся девушек на смерть. Голос, вызывавший ужас и содрогание у многих мужчин, в глазах других вполне респектабельных и богатых. Но этот голос – голос их повелителя.

Этот голос – голос убийцы Мэйтин.