Никита Рязанцев - Апокалипсис Всадника

– Он на каких-то нереально крупных людей работает, они такие заморочки могут решить с полпинка. Но насчет этой темы пока что конкретно не разговаривали: парень в запарах, даже с документацией помочь нам не может. Но только, говорит, НАДО, чтобы кто-то конкретно этим вопросом занимался, понимаешь?

Вслед за Онже в каморку норовит протиснуться семейная пара. У грузного усача из нагрудного кармана пиджака выглядывают две стодолларовые купюры, будто их кто сунул ему на чай. Как объяснил мне впоследствии Онже, у нуворишей, едва пересевших с тракторов на джипы, подобная мулька заменяет эстетические архаизмы типа носового платка или гвоздики в петлице. Пока парочка требует с Онже дополнительных скидок, а тот пытается их выдворить восвояси, я просиживаю диван, уставившись в черно-белое лицо вральника.

– Ну, как тебе в целом тут? – интересуется Онже, избавившись от приставучих клиентов. Я пожимаю плечами: для Рублевки – плоховато. Из рук вон.

– Так другие не лучше! На Рублевке до сих пор ни одного техцентра не существует, ни магазина автозапчастей, понимаешь? Машины продаются, а ремонтировать негде. Нам клиенты через одного жалуются, что им в хуево-кукуево ездить приходится то за техосмотром, то запчасти прикупить. А машины какие заезжают – обратил внимание? Ремонт скоро сделаем, потихоньку малярку наладим, шиномонтаж, аэрографию со следующего месяца делать начнем – и кусок хлеба с маслом нам обеспечен! Нам бы только с учетом порядок навести: составить документацию, забить все данные в компьютер – есть же для этого программы специальные?

Вокруг нас понемногу скапливаются мастера. Делая вид, будто не прислушиваются к разговору, кипятят себе чай, мажут плавленым сыром горбушки и с интересом пялятся в выключенный телевизор. Сделав умное лицо, я сижу с видом приглашенного специалиста и деловито киваю на онжины реплики. В какой-то момент на собравшихся падает квадратная тень: живой стенкой замуровывает дверной проем кряжистая фигура Семыча. Окинув помещение мерзлым колючим взглядом, он хмурится:

– Ну и хули вы тут расселись, ебать-колотить? Заняться нечем? Сколько эта бэха еще висеть будет? Почему лексус до сих пор снаружи стоит?

– Перекурить нельзя? – огрызаются мастера, невесело возвращаясь к работе.

Семыч постоянно бубнит, и через каждое слово «ебать-колотить». Мат его, однако, не портит: он как-то вяжется с его невысокой коренастой фигурой. Этакий шкафчик из плотных сортов древесины, низкий лоб, куркульи румяные щеки, Семыч натура основательная как слоеный пирог.

С чувством исполненного долга директор занимает свободное место рядом с нами. Все втроем мы с максимальным комфортом распластываемся на диване, вытягиваем ноги и сыто закуриваем.

– С этими фраерами надо договора замутить жесткие, чтобы не расслаблялись, понимаешь? – наклонившись к моему уху, вполголоса нудит Онже. – Я вообще как думаю сделать: когда все формальности устаканим и по инстанциям проедем – тебя сюда посадить, чтоб ты за этими пепсами косяка давить мог. И сразу тебе, братан, говорю: на равных с ними общаться не вздумай! За пределами автосервиса мы и налить им можем, и раскурить их не в падлу, а вот на работе их субординировать надо в хвост и в гриву с утра до вечера, понимаешь?

Позевывая от холода и хронической тягучей бессонницы, я закидываю руки за голову и с удовольствием релаксирую. Здесь я вне досягаемости для обрыдлого шума, гама и суеты большого нелюбимого города и для проклятых банковских кредиторов, целенаправленно и систематически сводящих меня с ума по домашнему телефону. Здесь никто не будет компостировать мне мозг, гонять почем зря или нагружать массой бредовых заданий. Теперь я буду просиживать за компьютером целыми днями, делая в свободное время наброски для задуманной некогда сатирической антиутопии с рабочим названием «Улей».

– Поедем-ка, по району прокатимся, – хлопает меня по плечу Онже. – Надо тебе акклиматизацию на местности провести!

***

Повизгивая покрышками, Онже разгоняется по второстепенной дороге, радуя возможностью поглазеть на основательно подзабытые рублевские территории. За выцветшими морями лугов открываются взору архипелаги коттеджных поселков, островки домов отдыха и скалистые рифы госдач. Проезжая мимо обширных поместий, Онже с гордостью профессионального гида просвещает меня по поводу их обитателей. Здесь живет академик такой-то, там видный политический деятель, а тут криминальный авторитет с Алтая.

– А теперь представь, братиша, что мы здесь однажды поселимся! С одной стороны губернатор края, с другой судья, с третьей блатной. Разве плохо по воскресеньям в личной баньке с такими соседями попариться? Судью подпоить, под губернатора хорошую девочку подложить, авторитета ганджем путевым раскумарить!

Ни дать ни взять, Тридевятое Царство. На взгорках окопались крепости феодальных замков рублево-успенской аристократии. Под уклон холмиков кучкуются особняки поскромнее: всяко-разно купцы, опричники, жрецы культа. На равнине селятся в стандартных однояйцовых коттеджах в меру разбогатевшие граждане полиса, манагеры по развитию и директора по девелопменту.

Онже указывает на массивные двустворчатые врата, коими замыкается барская усадьба титулованной государевой болонки. Семейство этих пустобрехов живет на Рублевке с незапамятных времен, передавая по наследству от отца к сыну высокое общественное положение, всенародную любовь и золотую миску с серебряной конурой. Вся страна восхищается Мигалковыми за два их главных отличительных свойства: способность ярко проявить себя в сфере искусств и за собачью преданность действующей государственной власти. Если в России правит православный царь-батюшка, дед-Мигалков служит государю верой и правдой. Если к власти приходят богоборцы-большевики, Мигалков-папа воспевает в гимнах тоталитарный режим и губителя миллионов жизней. Если наступает полная демократия, и олигархи со спецслужбами сажают на трон какого-нибудь карликового доберман-пинкертона, Мигалков-сынуля признается в беззаветной любви к новому «национальному лидеру». А в это время папаня в третий раз за свою долгую подхалимскую жизнь переправляет государственный гимн в соответствии с новыми веяниями.

Не важно, кто правит страной: монархисты, коммунисты, фашисты, онанисты, дебилы, преступники. Да даже если к власти вдруг придет мой друг Онже, Мигалковы будут первыми, кто выстроится в очередь у его кабинета с высунутыми языками в поисках свежей политической жопы. Ну и, конечно, с новым вариантом старой песни о главном: «По веее-чным завеее-там товааа-рища Он-же».

Мы останавливаемся перед автоматическими воротами, с которых кричит на нас грозная надпись капслоком: «СТОП! ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК!» Из кирпичного строения, обвешанного телекамерами как репей колючками, выходит рослый охранник. С недоверием покосившись на нашу «волгу» и придирчиво глянув на бумагу с допуском, он нажимает кнопку дистанционного пульта.