Артур Конан Дойль - Собака Баскервилей. Перевод Алексея Козлова

– Итак, точная дата – тысяча семьсот сорок второй год! Фамильная реликвия нашей семьи была передана мне на хранение сэром Чарльзом Баскервилем, чья трагическая смерть три месяца назад так взбудоражила весь Девоншир. Я был не только лечащим врачом сэра Чарльза, но и попутно его ближайшим другом. Он был человек очень властный, прагматичный, более, чем умный и совершенно не летающий в облаках фантазёт типа вашего покорного слуги. Прочитав это, вы, сударь, поймёте, что он относился к этому делу очень серьёзно и по всей видимости был готов к тому концу, к которому готовило его Провидение.

Холмс вытянул руку, взял рукопись, и раскрыл её на коленях.

– Ватсон, обратите внимание на написание буквы «д». Характер написания её помог мне установить дату написания рукописи!

Взглянув через плечо Холмса, я увидел кучу пожелтевших листков с какими-то полузатёртыми письменами. По верху страницы значилось: «Баскервилль-Холл», а чуть ниже размашистой цифирью было написано: «1742»

– Это по-видимому запись чего-то!

– Вы угадали, это запись предания, имеющего хождение в роду Баскервилей.

– Простите, но мне показалось, что вы в первую очередь хотели испросить совета по какому-то практическому и не слишком отдалённому от нас по времени поводу?

– Да, тема животрепещущая, касающаяся именно сегодняшнего дня! Дело не терпит отлагательств, и времени на решение его не больше суток! Эта рукопись очень короткая, и несмотря на дату, имеет прямое отношение к сегодняшнему дню. Позвольте, я начну читать!

С видом абсолютной покорности судьбе Холмс свёл кончики пальцев, обречённо откинулся в кресле и закрыл глаза. Доктор Мортимер положил рукопись поближе к свету и довольно громким скрежещущим голосом принялся зачитывать весьма любопытную сагу давно минувших времён.

«Есть множество свидетельств явления собаки Баскервилей, однако, являяясь прямым наследником Хьюго Баскервиля и имея самые обширные свидетельства о сей собаке, которые оставил мне мой отец, который почерпнул многое от своего деда, я положил за благо описать сию прискорбную историю, ничуть не усомнившись в её истинности.

Дети мои, единственное моё желание заключается в том, что бы вы уверовали, что самый высший суд и самый высший судия, готовый карать нас за прегрешения наши, всевластен в то же время проявить и высшее милосердие, и оставить их в живых, отпустить на все четыре стороны, полагая, что нет в мире такого ужасного преступления, которое невозможны было бы искупить молитвой, постом и покаянием. Итак, предадим же полному забвению греховные плоды страшных прошлых веков, дабы снова они не вырывались наружу и не выпустили на свободу тёмные ядовитые облака наших страстей, которые доставили нашему роду столько горя и бед.

Да будет вам известно, что в годы Величайшего Восстания (Его история великолепно изложена в книге лорда Кларендона, человека величайшей учёности и блестящих человеческих качеств) Владельцем нашего поместья был Хьюго Баскервиль, один из самых худших Баскервилей, какие только обретались под Солнцем, абсолютно нечестивый, безбожный и необузданные негодяй. Соседи, может быть, и простили бы ему его недостатки, ибо сами были слеплены из того же самого теста, что и он, и в нашей глуши, даже если бы кто поскрёб по человеческим сусекам, святых бы ему всё равно не удалось наскрести ни одного. Но даже на фоне всего это сброда личность Хьюго Баскервиля, склонная к проявлениям такого рода безрассудств, немыслимо жестоких шуток и кровавых приколов, далеко выходила за представления даже самых диких представителей рода человеческого о бессовестности и морали. Он быстро стал принцей во языцех всего цветущего Девона. Меж тем вышло так, что этот совершенно бессердечный Хьюго влюбился (если только тёмный инстинкт этого прощелыги и его непонятную страсть кто-либо осмелится назвать любовью) в дочь одного местного фермера, земли которого соприкасались с землями самого Хьюго Баскервиля. Однако юная девица, будучи образцом благонравия и целомудренности, страшилась даже подумать об этом мрачном соискателе, при одном имени Баскервиля кривила лицо и даже слышать не хотела об общении с ним. Столкнувшись с таким яростным сопротивлением, беспутный Хьюго Баскервиль отобрал из ватаги своих приспешников шесть самых отчаянных головорезов, готовых на всё по первой его указке, незаметно подкрался к ферме, и зная, что хозяин и братья находятся в отлучке, ворвался в дом, и увёз девицу к себе в Баскервиль-Холл. Девицу посадили в одну из комнат верхнего этажа, а потом, по неизменной традиции головорезов. девона, они стали буйно пировать и веселиться. Несчастная жертва похищения, слыша снизу буйные крики, хохот, проклятья и брань, едва не лишилась разума, потому что все знавшие Хьюго Баскервиля, подтверждали, что он всегда нёс во хмелю такую околесицу, омрачённую таким цветистым сквернословием, что многим казалось невозможным, что человек, осквернивший так свои уста, всё ещё жив и по-прежнему топчет эту землю. Наконец ужас довёл бедную пленницу до такого кошмарного состояния, что она решилась на такое безумство, на какое и взрослый, сильный духом и телом мужчина никогда бы не решился, а именно: она открыла окно, спустилась босая на карниз и ухватившись за ветви плюща, буйно оплетавшего фасад замка, спустилась вниз, после чего никем не замеченная припустила через болото в сторону своего дома, который располагался мили за три от чудовищного Баскервилева замка.

Она уже что было сил бежала по лесу, когда Хьюго, внезапно вспомнив о ней, решил навестить свою пленницу и отнести ей кушаний с праздничного стола, хотя надо думать, что в мыслях у него было и много ещё более худших намерений. Когда он открыл дверь, то увидел, что клетка опустела и птичка, фьюить, улетела на свободу. И дьвольской силы ярость возобладала над ним, в несколько прыжков, он вернулся в трипезную, где бесновалась толпа его событыльников, со зверским воплем вскочил на стол, разметал ногами роскошные кубки с питьём и тарелки с кушаньями и поклялся если понадобиться призвать все силы ада, но поймать дерзкую беглянку. Собутыльникик его замерли от страха, слушая вопли хозяина и видя его необозримую ярость, которая не желалав ступать в человеческие берега. Но один из них, самый преступный, жестокий и страшный разбойник, пришёл в себя и высказал весьма здравую мысль, что по следам беглянки следует пустить собак. Услышав это, Хьюго приказал конюшим седлать его любимую вороную кобылу и побыстрее спустить по следу девицы свору собак, дав им понюхать платочек, оставленный девушкой, и когда орава озверевших, лютых собак рванулась с места, увлекаемая инстинктом погони, и бросилась вдоль берега, поскакал ей вслед по ярко освещённому зелёной Луной зловонному и донельзя таинственному болоту.