Ника Никулина - Огонёк

В поле зрения показались двое человек в темных мантиях с изображением огня. Из-под капюшонов едва можно было разглядеть лица, к тому же они были в масках, но я поняла кто это.

– Вы не можете сделать этого! Я не давала согласия! Это преступление! – от страха принялась кричать я.

– Нам не нужно твое согласие, – холодно ответила мама. – Ты была рождена для этого, – и она взяла скальпель руками в черных перчатках.

– Что?!

– Великий Темный Лаан даровал тебя нам для единственной цели, – из-под маски раздался глухой голос отца. – Для служения ему и его идеалам.

– Но так нельзя…это же против правил…преступление…– мои губы начали дрожать.

– Преступление совершает официальный Храм. Он не хочет бороться с иноверцами. А Великий Темный Лаан не доволен этим. Он хочет напомнить о себе, и выбрал нас в качестве своего голоса, – сказала мать, обойдя меня.

– А ты станешь инструментом в его руках, – продолжил мысль отец, также подхватив скальпель.

– В официальном Храме все заблуждаются. Они даже не могут нормально превратить человека в Исполняющего волю своего Покровителя, адепта.

– Они держат в тайне само превращение.

– Скрывая его даже от самого адепта.

– А это неправильно, – возле уха раздался щелчок, и платформа, на которой находилась моя голова, приподнялась так, чтобы я могла наблюдать свое тело.

– Ч-что…ч-то в-вы т-такое го-ворите? – из моих глаз начали литься слезы. – Я же в-ваша…д-дочь…

– Ты была дарована нам великим Лаан, и мы хотим его в ответ вознаградить, – сказала мама, остановившись возле моей левой руки. Папа стал напротив. Они возвели скальпели надо мной. И тут я заметила, что столов с инструментами два. И вещи на них лежат идентично, словно второй стол просто скопировали и поставили ровно параллельно другому.

– Во имя Огня! – и они начали резать по меткам мои руки. Я тут же почувствовала боль. Она была…словно тысячи иголок врезались в руки. Я изо всей силы закричала, и родители остановились. Они переглянулись, а затем взяли в руки небольшую колбу и синхронно начали обливать им мое тело. Закончив эту процедуру, они продолжили резать меня. Теперь я чувствовала неприятное пощипывание вместо боли. Это было…противно, и я принялась сначала орать. Но успеха это не возымело. Кожу начало жечь, и я заскулила. Однако и на это не обращалось внимания…

Родные родители…как вы могли так со мной поступить…

Сделав надрезы, они принялись кромсать мышцы и сухожилия. И я не очень хорошо знала анатомию, но смотря на все это, мне становилось не по себе. Тошнота начала подкатывать к горлу. И тут родители синхронно достали нечто маленькое, продолговатое и белое, все в крови. Поначалу я не могла понять, что это, но потом дошло.

Это же…

– Кость! – закричала я и с ужасом наблюдала за тем, как они их поместили в прозрачную жидкость, где кости начали исчезать в миллионах пузырьках, испуская кровавые капельки. И вот они полностью растворились. Это же мои кости! Как они посмели трогать их и вынимать их из меня?! Страх на мгновение сменился гневом. А затем и отчаяньем, когда я увидела, как из моих ладоней начали вынимать и другие фаланги пальцев. Руки превратились в кровавые сдувшиеся перчатки. Это было…жутко. И туда родители стали просовывать железяки, не забывая обливать меня какой-то жидкостью. Словно набивают ватой мягкую игрушку…

Но это было только началом.

Дальше они пошли вверх, разрезали предплечье, вытащили лучевую кость, и отправили ее в ту склянку с едкой жидкостью. У меня на глаза навернулись слезы, когда я наблюдала, как пузырьки съедают мои кости. Локтевую кость оставили в покое, и начали просовывать какой-то полупрозрачный резервуар, наполненный чем-то оранжевым. Резали дальше, однако плечевую кость не стали вынимать, вырезали несколько кусков мяса, которое тоже было растворено, и начали просовывать какие-то провода.

Отчаянье и боль…уже не было страшно…во мне начало просыпаться другое…

Злоба…от того, что мое тело распиливают на куски мои собственные родители…

Дальше они вырезали ключицу, заменив своими страшными имплантатами. И тут они перестали делать это синхронно. Мама принялась делать надрез у меня на щеке, а папа сказал строго:

– Мы договорились не делать этого.

– Почему?

– Мы ведь не уверены, сможем ли все сделать правильно. Пускай мы все сделаем по стандарту, но она будет жить и нести волю Лаан.

– Хорошо, – и мой порез был обработан антисептическим раствором. Затем страшная операция продолжилась.

Когда мне начинали разрезать грудь, и вынимать не только кости, но и что-то склизкое и мерзкое, у меня перед глазами помутнело. Возникло чувство непреодолимой тошноты, я закатила глаза и потеряла на какой-то миг сознание.

Очнулась уже тогда, когда разрезались мои ноги. А на туловище смотреть было страшно. Вместо нескольких ребер торчали металлические куски, а под ними был установлен какой-то прибор, и в небольшом окошке виднелось, что это устройство заполнено ярко-оранжевой жидкостью, такой же, что и трубки в предплечье. Бедренная кость, как и плечевая практически оказалась нетронутой, лишь опутанной проводами, однако малоберцовую кость отпилили от большеберцовой и приделали резервуар со знакомой жидкостью. Вместо нее вставили знакомую трубку со знакомой жидкостью.

Сволочи…да…как…вы посмели…

Я же ваша дочь…

А не инструмент…

Когда они закончили менять кости на металлические трубки, то принялись соединять их между собой проводами, металлическими кусками, полыми мягкими трубками. А затем меня начали зашивать и прикручивать имплантаты.

Периодически я чувствовала тошноту, боль, отчаянье и злобу. Казалось, вся эта операция длится вечность…

– И последний этап, – сказали хором отец и мать. Они взяли две прозрачные линзы и вставили мне их в глаза. Это было очень неприятно. Затем они взяли в руки две маленькие скляночки с оранжевой жидкостью и принялись капать мне прямо в глаза. Начало все щипать, и острая боль пронизала все тело.

Я заорала, и принялась барахтаться, прося остановить этот. Но это все не прекращалось. Перед глазами что-то прыгало, возникали какие-то расплывчатые непонятные образы в виде пляшущего огня. Казалось, что я вся горю изнутри, что этот огонь хочет вырваться наружу.

И тут наступило облегчение. Я с трудом раскрыла больные глаза и уставилась…на себя. Точнее на большое зеркало, полускрытое в темноте, едва освещаемое лампами со столами. Рядом со мной стояли две темные фигуры. Но самое страшное было – это я. В полумраке я видела свою покрасневшую кожу, в которую были вмонтированы железки. А глаза светились в темноте необычно ярко. Теперь они не были карими. Они стали ядовитого оранжевого цвета.