Сергей Ежов - Сказочник. Фантастически реальная феерия одной юности

– Тут сто тридцать три по три рубля. Пересчитай-ка, Юрий Петрович.

– Друзьям на слово верят. – ответил Фесор, засовывая деньги в карман своих рабочих штанов.

– Ну-ну. А сегодня чем порадуете? – потирая руки, спросил посетитель.

– Я копировал одну из четырех конных статуй с Аничкова моста, в Ленинграде – сказал Дрюня.

– Посмотрим-посмотрим – бормотал Иван Михайлович, глядя, как Васа с Чимбляу аккуратно раскалывают форму. Ребята сняли оболочку, срезали излишки металла, зашлифовали все изъяны, а Иван Михайлович спокойно покуривал, да перебрасывался с ребятами незначительными замечаниями. Наконец, шлифмашина была отключена, прочие инструменты отправились в ящик, статуэтка переставлена на маленький столик, освещение включено. Теперь сияла она в электрическом свете, и только слепой или похмельный, вроде наших знакомцев не увидел бы, что не копия это с клодтовской работы. Шея лошади, там, где в нее упирался нос Фесора, слегка изогнулась. Лицо юноши, которое заканчивал сегодня Дрюня, выражало совсем не то, что задумывал некогда талантливый барон, но то, что сами по себе вложили в него пальцы страдающего с бодунища Дрюни. Было лицо юноши искажено отчаянием, и читалось в нем предощущение страшной трагедии. И в самом деле, копыто взбесившегося коня, по вине похмельной неловкости Чимбляу, метило в самую спину несчастного. На морде же лошади читалось злобное торжество – тут уж целиком вина Дрюни. Мрачной силой веяло от новоявленного творения. Иван Михайлович был заметно потрясен.

– Это не копия – твердо произнес он, после получасового молчания. – Это самостоятельная вещь, и вещь замечательная.

Он опять надолго задумался, и, наконец, сказал:

– Я буду не я, если не продам ее за три тысячи. Даете?

Ребята торопливо закивали. Привыкнув к копеечным гонорарам, они были потрясены невероятно щедрым обещанием. Им давно было известно, что Иван Михайлович гений коммерции, и прибыль чует за версту. Но он честный гений – ребята знали. А Иван Михайлович, тем временем, вынул бумажник, и отсчитал двадцать серых бумажек с овальным портретом Ленина. Затем, он выбрал из кучи подходящую коробку, оставил туда скульптуру, и, уходя, сказал:

– Если получу больше, Денис занесет остальное. А пока, мой вам совет: отдохните это лето. Вам же в армию скоро. И не пейте больше – это я вам говорю.

Он ушел. А ребята еще долго глядели на стопку сторублевых купюр. Первый раз им платили авансом, первый раз так щедро и впервые так приятно советовали.

Ах, друг мой, читатель, помнишь ли ты кафе 'Алмагуль', что в Караганде, на Бульваре Мира? Ты не был там? Нет? Ну, так бросай же все, иди скорей туда, это лучшее кафе в мире!

Ты входишь в 'Алмагуль', и, несмотря на то, что расположено оно в современном здании, тебя охватывает блаженное чувство покоя и уюта – как в старых домах, что люди строили не торопясь, со знанием дела – для себя. Ты войдешь туда, гардеробщик, улыбнувшись, возьмет у тебя пальто и скажет, какой столик свободен. Проходишь в зал, небольшой, уютный, как в яблоневый сад. Стены его оклеены фотообоями с изображениями цветущих деревьев, потолок голубой, как небо, а на нем плывущие облака и летящие птицы. Пол зеленый, а на нем песочного цвета ковровые тропинки ведут тебя туда, где приветливо улыбается официант у твоего столика. Не удивляйся, друг мой, 'Алмагуль', единственное в мире кафе, где тебя действительно всегда рады видеть. А аромат! Боже! Нигде не пахнет так, как в 'Алмагуль': там всегда на столах фрукты – бесплатно. А какая там кухня! Не держите меня, я ухожу жить в 'Алмагуль', потому что нигде в мире не попотчуют вас таким супом-шорпо или базы *. Во всем белом свете, нигде не угостят вас таким шир-чаем*… Ах, боже мой, боже мой! И я не в 'Алмагуль'! Я уже больше двадцати лет там не был…

И вот, в этом-то замечательном зале, за третьим столиком справа, расположилась наша компания. Ребята уже отоспались, отдохнули, и снова бодрые и веселые, уплетают базы. Секрет базы прост: лепят их чуть крупнее сибирских пельменей, а в фарш замешивают травы и чуточку пропущенной через мясорубку капусты. Берешь ты, стало быть, базы, надкусываешь уголок, и выпиваешь, глоточек обжигающего, божественно вкусного бульона, а следом отправляешь и остальное. За подобным занятием почти невозможно болтать, но когда нашу молодежь пугали трудности? И Чимбляу витийствует:

– Вот, гляньте, фройнды, вокруг, – что мы видим? А бачим мы, что наши мужики наших фрау не любят. Почему? А шайтан его знает? Но мы видим, что мужики и не пытаются любить. Короче, себя мужики любят. Машину, работу, деньги, дачу – что хочешь, только не женщин. Я по этому поводу с Фесором перетрещал, он мудрую мыслю подкинул, сейчас объясню. Вот, берем моих предков, ваши тоже такие же. Пахан приходит домой с работы, похавает, и к ящику. С матушкой, может, парой слов перекинется, и все. Так, о чем, бишь, я? Да… А женщины наши, из-за этого становятся неуверенными в себе. Вот, Дрюня, давеча, ябедничал, что его ни одна фройляйн не любила. Я не отрицаю, Дрюня у нас страшен как дэв, но ведь и они не пэри… Значит, что надо арбайтен? Надо искать фройляйнов, влюблять в себя. Дур, и без нас любят, стало быть, надо искать умниц, пусть даже страшных, как жалмауыз-кемпир. Фесор ночью сегодня все придумал, раза три меня будил, все рассказывал, как цветы кучами дарить ужины со свечками устраивать, ну и прочее. Получит девочка сказку по полной программе, станет увереннее в себе. Да что там, не только девицы, их знакомые тоже. Потом будут они отлавливать себе герров, и устраивать себе вечный фрайхайт.

– Чего-о-о?

– Ну, праздник…

Ну, кто бы устоял перед такой воодушевленной речью? Ты, друг мой, читатель, смог бы? Нет? Вот и никто не сможет. Ребята тут же, на пальцах, бросили жребий – кому быть первым героем сказки.

Выпало Дрюне.

Сказка первая

Танюша

Помнишь ли ты, друг мой, свою первую любовь? Помнишь ли ты то щемящее и чуть тревожное чувство? Помнишь, конечно, помнишь! Очисти же, свое сердце светом грусти и пусть росы надежды на счастье омоют его. Сколько тебе, друг мой, суждено еще прожить? Дай Бог, чтобы подольше, а светоносный фиал своей первой любви береги. Он много раз тебе еще пригодится.

Дрюне исполнилось тринадцать лет, когда его настигла первая любовь.

В тот день он опаздывал в школу, и летел во весь опор. Судорожно омыв от налипшей глины сапоги, он влетел в школьный коридор, и… Навстречу шла Она. Дрюня замер. Силы, разум, чувства разом покинули его, и только сердце гулко стукало в унисон Её шагам. Дрюня стоял не дыша, пока Она не прошла по коридору и скрылась за дверью учительской, и только потом вошел в класс. Вскоре Дрюня узнал, что Ее зовут Нина Васильевна, что в восьмом классе учится Её сын, что Ей тридцать восемь лет.