Сергей Ежов - Сказочник. Фантастически реальная феерия одной юности

В Азии не всё продаётся и не всё покупается, а многое даётся даром, ради искренней симпатии

Л. Н. Гумилёв

– Где-где?

– В Караганде!

Народ

(оно, конечно, есть, но читать его не обязательно)

Вот открыл ты, читатель, эту книжку, и по первым строкам ее пытаешься определить: читать – или нет… Убедительно прошу тебя – прочти! Согласись, просьба эта слегка необычна, ибо у пишущей братии принято презирать 'толпу', но фокус в том, что я считаю совершенно иначе! Неправы пишущие, ох, неправы, ибо 'толпу' надо любить. Обожать! Ведь один из этой 'толпы' – это ты. И я. И твои друзья, и мои друзья, и кто-то из них знаком между собой, а стало быть, знакомы и мы! А это значит, что и мы друзья, только еще не знаем о таком счастливом обстоятельстве. Хорош же я буду, обидев своего друга (пусть еще незнакомого) презрением! С другой стороны, ты, может быть, и знать меня не захочешь, – пожалуйста! Этим ты только обяжешь меня, потому как читателей уйма, а я – один, да и, к тому же, признаться, все больше люблю уединение…

И тебя, дорогой мой читатель, интересует, конечно же, отчего книжка моя названа столь оригинально: 'Сказочник', а все очень просто: кто такой сказочник? – тот, кто сказки сочиняет. Мой-то еще и воплощал свои сказки в жизнь…

Пришёл к Всевышнему Аллаху самый добрый из ангелов, и сказал он Всевышнему Аллаху:

–Посмотри на людей, Господь, детство их неразумно, зрелость отягощена заботами и трудами, а старость беспросветна. Как быть людям, Господь?

Задумался Всевышний Аллах, и ответил:

–Я дарую людям юность: надежду детства, утешение зрелости, и сладкое воспоминание старости.

Старинная казахская притча.

***

Первая любовь, первое свидание первый день в первом классе… сколько таких вот, священных первых чисел скрывается в безднах нашей памяти! И как-то странно легко и приятно уживаются они с первой дракой, первым 'я люблю другого', первой бессонной ночью, первой попойкой....

Кстати о попойках: первая из них – восхитительнейшее действо, если не вспоминать утро после него, но бог весть, какая по счету – занятие пустое, ненужное ни одному из участников, но… деньги есть, время девать некуда, да и настроение соответствует, – и гори все синим пламенем – пьем! А под водочку-то и разговор глаже.

И вот, на берегу речушки, на песочке, расположилась компания. Парни все молодые, крепкие, веселые. Один мучит гитару, пытаясь спеть про глупого скворца, другие ему старательно мешают, не рискуя, впрочем, соваться слишком близко.

– Дрюнечка, сделай лучше похоронный марш! – умоляет один. Зачем ему похоронный марш, не знает даже он сам, но как, судите сами, оставить в покое человека, не имеющего слуха, однако твердокаменно убежденного в том, что он умеет петь?

– Дрюня, брось все, откушай водочки, – пристает другой – смажь струны!

– Не слушай их, Дрюня, злые они – подначил третий – сыграй погромче! – и тут же заткнулся. В него прилетел ботинок.

Пока ребята заняты, давайте я вас познакомлю с ними. Тугоухого мучителя гитары зовут Дрюня, любителя траурной музыки – Фесор, виночерпия – Васа (с ударением на последнем слоге, не забудь это, читатель), а обувью наказанного любителя подначек – Чимбляу. А еще точнее – Чимбляу Бешенный. Конечно, ребята имеют вполне человеческие имена-отчества – Атыгай Динмухаммедович, Юрий Петрович, Василий Михайлович и Геннадий Оттович, но имена свои, даже сами, они употребляют редко, по обычаю своего возраста и круга пользуясь кличками, неплохо отражающими их сущность.

Атыгай имеет, конечно, прозвище, но не буду его приводить – по двум причинам: во-первых, именно он какое-то время будет главным героем, а во-вторых, я бы его погоняло привел, да жаль, такие слова произносить-то неприлично, не то, что печатать. Впрочем, при девушках Атыгая называют Дрюней, ибо неприлично человеку быть без клички.

Юру прозвали Фесором по той причине, что с розового детства был он выдающимся тактиком и стратегом всяческих приключений. До звания профессора он не дотягивал, конечно, – все его начинания, в конце концов, вели к катастрофе… но… все неудачи как-то быстро забывались, и вновь могучий ум Фесора замышлял новые похождения.

Васька стал Васой в глубоком детстве: лет пяти от роду, когда подбил он двоих своих сверстников отправиться в морское путешествие. За неимением подходящего эсминца сели мокроносые гардемарины в свиное корыто, и отправились вниз по ручью. Доставил Ваську домой участковый – сержант Носипяк, или, в просторечии, Хохол Мордастый. Передавая с рук на руки матери ее чадо, он сказал:

– Бери Ирка своего Васку да Гаму вонючего. Корыто они утопили, но ты не волнуйся, я их уже выпорол.

Сказать по правде, соврал Хохол Мордастый. Не порол он никого, по доброте своей. А вот кличка прилепилась. Правда, сократилась до Васы, но, при случае, припоминалась и полная. Да осталось еще стойкое отвращение к стишку про трех мудрецов в одном тазу.

А вот, почему Геннадий Оттович стал Чимбляу Бешеным – тайна. Тайна настолько тайная, что, если кто начинал слишком упорно допытываться, то хорошо, если отделывался парой синяков: Чимбляу впадал в состояние берсерка, и крушил все вокруг. А вообще, это был вполне нормальный парень, с вполне немецкой внешностью: сухощавый, белобрысый, длиннолицый. Вот только, на всех известных ему языках – русском и немецком, говорил он с неистребимым казахским акцентом.

А что до внешности их, то, пожалуй, ее не буду я описывать. Почему? Да очень просто: на взгляд пятидесятилетнего умника, различались парни только ростом – Васа повыше, Дрюня и Чимбляу одного роста, а Фесор пониже всех, но зато, и пошире в плечах. Восемнадцатилетний, же, увидел бы слишком много отличий, и огорчился, перечисли я их не все.

Да, ещё говорить парни старались не на общечеловеческом языке, а на самолично изобретенных наречиях. Васа, например, вспомнив о своих украинских корнях, к месту и не к месту вставлял всякие украинизмы. Фесор, старательно окал, а Чимбляу просто разрывался между своей немецкой кровью и любовью ко всему казахскому. Дрюня же, козырял идеальным литературным русским языком. Да и, честно говоря, не умел Дрюня разговаривать на родном, казахском языке, так как вырос среди русских, в Северном Казахстане. А по поводу всего остального… оставлю-ка я простор для читательской фантазии. Воображай друг-читатель все, что душе твоей угодно. Одно ещё скажу только: ни одного из парней я не назвал бы красавчиком. Обычные, приятные молодые лица, к тому же, без печати излишнего интеллекта – ни тебе горящих глаз, ни морщин преждевременных, ни очочков битловских – ничего.