Татьяна Диско - Такси в преисподнюю

– Дурацкое поле! Дурацкое невспаханное поле!

– Удивляешь, хозяйка. Как будто, будь оно вспаханным, что-то изменилось бы.

Моя болтливая собака тоже не уставала поддерживать разговор, хотя ей приходилось прилагать усилия, чтобы не выпустить при этом поводок.

– Я вообще не верю, что где-то в поле могут быть проложены рельсы: и не важно, вспахано оно или нет!

– Резонно. Но опять неверно, хозяйка. Ты забываешь, что находишься не совсем…

– …в себе?!

– …в своём привычном мире, чтобы делать такие заключения.

Я насупилась, признавая победу за Лисёнышем.

– Призраками становятся не только живые существа, и в начинке застревают не только людские души, – принялся на полном серьёзе объяснять всезнайка, по-прежнему надеясь увлечь меня своей болтовнёй. – Погибшие поезда тоже становятся призраками: колесят по миру, невидимые обычному человеческому глазу, и так и будут колесить до самого Судного Дня… Так почему бы не воспользоваться бесплатным транспортом? – закончил он на позитивной нотке.

– Ага, весьма на руку таким, как ты, верно? Или лучше сказать «на лапу»?

– Таким, как я?

– Говорящим собакам – обитателям этой… псарни!

– Грубишь, хозяйка, а не стоит. Я же уже объяснял, что собачья шкура – всего лишь одно из моих многочисленных вместилищ…

– Ой, да хватит мне лекции читать, умник! – разозлилась я и попыталась вырваться вперёд, желая избавить себя от общества этого зануды.

Конечно, ошейник не позволил мне сделать ничего подобного. Лисёныш только рассмеялся моей попытке.

– Меньше резких движений, хозяйка. Береги тепло.

– Вот говоришь, не собака, а хозяйкой меня всё равно называешь.

– Ну… Вот ты, к примру, зовёшь хозяйкой Настю, потому что они с мужем сдают тебе квартиру… Ну? – повторил пёс, считая, что вывод напрашивается сам собой.

– Ладно, допустим. А мне-то как теперь тебя величать, собака, которая не собака?

– Да так и зови: Лис. Лисёныш – это уже как-то слишком, а вот Лис – то, что надо. В конце концов, пока не пройду через пропускной пункт, до тех пор не поменяюсь во внешности, а вот мордой я почему-то больше всего похожу на лису.

Какое-то время мы шли по полю в молчании, и мне даже стало немного не по себе от такой тишины. К тому же в голову лезло разное неприятное, а вот Лисёныш – по нему было видно – боролся с собой, чтобы сохранить гордое молчание и не развязать язык первым.

Наконец я увидела впереди исходящее от земли сияние, и стало понятно, что наш пешеходный путь на этом закончен. При ближайшем рассмотрении оказалось, так две тонкие полоски голубоватого света струились по полю, напоминая, скорее нити ручья, нежели рельсы. Но кто его знает, как должны выглядеть рельсы поезда, когда он – призрак.

Длинная цепочка вагонов скоро засияла на горизонте всё тем же призрачным светом. Поезд двигался быстро, но абсолютно бесшумно, не касаясь рельсов, а паря в нескольких сантиметрах над ними. Когда он затормозил, двери оказавшегося передо мной вагона разъехались, и оттуда попросту выпало несколько человек. Они дровами бросились к моим ногам, протянув руки вдоль тел и неопределённо постанывая, да так и остались лежать, когда Лис потащил меня внутрь, бросив презрительное: «У-у, заблудшие!»

Пассажиры никак не отреагировали на наше появление в вагоне. Один только кондуктор удостоил нас своим вниманием: подошёл, уставился невидящим взглядом и зомбированно спросился о билетах.

– Ты же говорил, бесплатно…

– Это его работа, – пожал плечами Лис. – Он тоже заблудший, так что не обращай внимания.

Я снова, более внимательно, оглядела кондуктора: у него, как и у всех немногочисленных пассажиров, светилась голубым кожа, свободная одежда плавала по телу, а волосы тянулись куда-то вверх. Он выпускал изо рта пузырьки воздуха, когда снова и снова задавал единственный интересующий его вопрос.

– Все они – заблудшие души? – догадалась я.

– Ага. Этот поезд когда-то затонул, поэтому, например, парик той тётки которую вечность пытается сбежать с её головы, – хихикнул Лис, указывая лапой на пожилую даму, чьи длинные волосы, извиваясь, будто плавая , касались самого потолка. – Эти души не смогли вовремя выбраться из круговорота событий, поэтому заблудились.

– И что – никто не может им помочь?

– Почему? Очень даже могут, и многие. Да только кому это надо?

– Но ведь так нельзя! Есть здесь у вас юристы, готовые отстоять права несчастных граждан?

– Пхах! Юристы, что сюда попадают, едва могут отстоять очередь на пропускном пункте: такие они взвинченные. Хотя, конечно, не зря очередь к воротам ада считается страшнее самого ада.

– Ну а что насчёт центра социальной помощи населению? – упорствовала я.

– О, принцесса! – закатил глаза пёс. – Говоришь, как Нано Фрукт. Только в его присутствии не упоминай ничего подобного, ладно? А то вместо решения твоих проблем он предложит тебе свою религию, и будете вы вместе до скончания вечности балдеть у себя в новоиспечённом центре, бесплатно раздавая помощь всякому страждущему.

– Ты случайно книжки не писал в одной из своих жизней? – поразмыслив, спросила я. – А то такие обороты в собачьем лае…

– Было дело. Кстати, кое-что ты даже в школе проходи…

– Стой! – вдруг осенило меня. – Так, получается, ты знаешь этого нано-овоща?

– Знаю: читал его книгу.

– И только?

– Видишь ли, читатели могут знать о писателях даже больше, чем родственники последних. Те пишут в книгах такое, чего никогда не расскажут за семейным ужином.

Я снова потратила несколько мгновений на то, чтобы пораскинуть мозгами, и сделала пару неверных предположений:

– Булгаков? Шамякин? Признавайся, кем был.

Лис только отрицательно мотнул счастливо зардевшейся от избытка внимания головой.

– Но то, что ты был прозаиком, – это однозначно.

Поезд резко затормозил, заставив кондуктора уплыть под самое начало вагона, а нас с Лисом – нехило наклониться вбок.

Я посмотрела в окно и увидела огни и оживление сквозь голубое мерцание треснувшего стекла. Спрыгнув с сидения, Лис потащил меня в раскрывшуюся дверь на свежий воздух. Тут мы расслышали нецензурные вопли машиниста, выскочившего на рельсы, чтобы, мягко говоря, отчитать какую-то провинившуюся персону.

– А, снова Смерть-матушка ищет себе упокоения, – едва зацепив глазом любопытную сцену, без тени заинтересованности на морде заявил пёс. – Обычное дело. Пойдём отсюда.

И хотя любопытство только-только начало во мне разогреваться, пришлось подчиниться моему поводырю.

– Смерть… – как-то задумчиво, будто в поисках новых значений этого слова, проговорила я, какое-то время шагая с обороченным к месту происшествия лицом.

– Единственная, кто может своими выходками заставить заблудших немного прийти в себя. Видела, как машинист побагровел?