Владимир Молодых - Казачья Молодость

– Так чем обогащает эта книга тебя? – тут же спросил он.

– Слушай, – открыв нужное место, начал я, – «Земная кора – хранилище остатков некогда существовавших видов».

– Ну, допустим, что это так. А тебе зачем это знать? – закрывая книгу и на обложке читая «Основы жизни», сказал он с большим сомнением. – Ведь уже две тысячи лет человечество верит, что мир, что человека створил Бог. А если не он, то тогда куда девать Бога? Ведь Христос якобы историческое лицо.

– Вот на этом «якобы» и держится вся вера. Даже, если бы его, Бога, не было, то все равно человечество придумало бы его. Исус был первый раскольник, расколов иудейскую веру. Он был первым революционером, а его сделали святым. Выходит, Исус – протестант. А наши Романовы взяли да и раскололи православную веру. Никон – первый раскольник, протестант, значит, революционер. Царю это было не потребно – они убрали Никона, как будто его и не было. Ярых староверов физически цари уничтожили, а другие – вот и ты таков – обернули в новую веру. И так было триста лет…

– Ну, ты понес… оставь свой атеизм… социализм.

– Нет, Петр – это чистейший реализм, а не какой-то там атеизм. Как ты можешь судить, не прочитав об этом и двух книг. Ты, наверное, читаешь что-то из легенд и мифов древней Греции. А вообще-то – невежество вещь удобная. Не надо много читать, мучиться, мозги ломать. Ведь чтение – это та же работа. У нас у все один диагноз – лень.

– Да, чувствуются – в тебя многое привнес господин Бутин. Наш либерал, – заметил Петр.

– Что-то дал он! Но многое – из книг. Ты пойми, Исус был своего рода оселком, на котором стали обтачивать варваров от их пещерной дикости. Европа уже стала забывать про сказку о Боге, а мы, спустя две тысячи лет еще не избавились от язычества. Где-то читал, что отдельные племена в России, как та же мордва, не приняли все еще христианство. И это было в 19 веке.

– Ты этим не козыряй. Веками Русь стояла – и будет стоять на вере.

– Какой вере? Она полторы тысячи лет стояла на старой вере. Ноне Русь стоит всего триста лет на протестантской вере, так было угодно царям Романовым. Они, цари, заставили Никона опротестовать старую веру. Но у нас не было религиозной войны, как в Европе, – царям была нужна новая вера.

– Если ты не веришь библии, – то почему я должен верить этой книге – и он ударил ладонью по «Основам жизни».

– А ты возьми и донеси Отцу нашему, что Дауров не верит в бога. Тогда спросят – почему этот безбожник нашел приют в доме Петра Плесовских? Хорошо. Я даже соглашусь с тобою. Но если наш Отец вбивает в нас бога, гвоздем прибивает нас к вере, – от чего же ты сдал закон божий хуже меня?

Петр замолчал, махнув рукой.

– А ты зачем заходил? – спросил я, зная, что просто так он не заходит.

– Я…я да! Нина приглашает к ним на вечер. Осенний бал. Как ты?

Я стал ему нехотя объяснять, что дружба моя с сестрами распалась по известной тебе причине.

– Ты имей в виду, что в женскую гимназию разрешено только учащимся, так что твой соперник Владимир туда не попадет. А Нина к тебе до сих пор неравнодушна. Она еще будет козырять перед подругами тобою, как знаменитостью – мало сказать – нашего города – округа всего.

Увидеть и пообщаться с Ниной я был не против. Петр вышел, а я стал обдумывать то, что я ему наговорил. И, похоже, наговорил лишнее. Я не заметил, как сорвался – и меня понесло. Но я хотел убедить его – в этом ли разговоре или в другом – что вольномыслие я вынес не из кружка, как думает Петр. Она во мне от исконно казацкой вольницы еще со времен Запорожской сечи. Оно во мне от предков наших. И никакой – ни Бутин, ни АБ не повинны в моем вольнодумии. Оно у нас в крови, в казачьей душе, это вольнодумие. Заметно спал пыл слов Петра после моих успехов в скачках. Видно, до него все же дошло, что меня подчинить чужой воле непросто. Не смог он меня на путь свой «истинный» поставить – не стал я столпом смирения и порядка. Ничто не может взнуздать настоящего казака! А сошлись мы с ним на одном: пусть жизнь рассудит нас. Мои ему убеждения, что осина не может быть дубом, – он не слышал, как тот глухарь на току.

Мне почему-то пришли на память слова Баратынского: «Кто жаждет славы, милый мой, тот не всегда себя прославит…».

*

Я не искал с ним встречи, но однажды он пригласил меня в ресторан при ипподроме. При нем была все та же милая Нина. Я был, конечно, польщён таким приглашением. Все заказывала, помню, Нина – и все было чудесным. Нина в тот вечер так заразительно смеялась, что я и не помню всех тех блюд, что подавалось на стол в этот вечер. На ее щечках от смеха проступали очаровательные ямочки. Я вновь в нее был влюблен. Мы танцевали. Я никогда не видел ее так близко перед собою, что я почувствовал теплоту ее тела – и это привело меня в смятение, будто электрический заряд пронзил меня. Она наклонила голову на мое плечо – и ее нежный волос коснулся моей щеки. Танец кончился, но она не отходила от меня.

– Пойдемте, – тихо сказал я.

Она удивленно глянула на меня – мол, куда? И только потом все поняла – и рассмеялась

– Сама не поняла, что на меня нашло, – прильнув все так же ко мне, проговорила Нина.

– Должно быть, вас обуяло безумие, – с улыбкой встретил нас Владимир.

В тот вечер мы засиделись допоздна. Пили красное вино и кофе. И, конечно, много говорили. Я рассказывал свое детство, про свою станицу. И о путешествиях, конечно. Заговорили о вере, о религии. Что, мол, мир движет человек, ибо сама по себе вера едва ли сдвинет гору. Манной небесной сыт не будешь. Тот же Исус дал людям рыболовную сеть, а не молитву.

– -И вообще – земное стоит дорого, – заметил я. – Это удел храбрецов…

– И как это понимать? – спросила девушка.

– А вот так и понимать, что в наши дни считают глупостью – подвергать себя опасности, – стал

деловито объяснять Владимир. – Глупо, мол, рисковать своею жизнью. И не просто глупо, а опасно. И что риск надо избегать.

– А как это понимать? – спросила она.

– А ты спроси у Якова – зачем он всякий раз, рискуя, выходит, однако, на скачки? Ведь он всякий раз рискует сломать себе шею. А ведь он не враг себе. Но кто сможет остановить его или свернуть его с пути, полного риска.

– И я отвечу. Это есть продолжение моей казачьей жизни. А то, может быть, и сама казачья жизнь. Мы верны заповеди дедов наших: то ли грудь в крестах, то ли голова в кустах. Жестоко? Да, жестоко. Но верховая езда – это смысл нашей жизни. А вот зачем Владимир рискует?

– Не надо спешить с выводами – зачем мы садимся на коня? В человеке есть и храбрость, и трусость. Они, может, даже поровну. У любого человека есть потребность преодолеть себя. Храбрость, человека подгоняет, а трусость удерживает. Ее надо преодолеть. Да, страх останется, но он поможет мобилизовать все твои силы – и ты победил себя. А победив себя, ты побеждаешь и скачку. Вот в чем секрет успеха.