Наталья Способина - И оживут слова. Часть III

Пусть устремятся мачты ввысь, я помогу.

Твой человек века назад мне дал зарок,

Что ты не будешь гнить на мертвом берегу.»

И в старом воине вдруг оживает боль

От сотен давних ран-зазубрин на бортах.

И он изломанным, изъеденным собой

Ложится на волну, отринув страх.

Там звон мечей,

Там соль морей,

Там голоса его людей.

И след звезды, что их спасла от беды.

Там ярок свет,

Там песнь побед

Там за него держал ответ

Тот человек, что с ним делил мечты и сны.

Среди песков укрыт могильной тишиной

Лежит корабль – могучий воин давних дней.

Но с каждой новой набегающей волной

На дюйм он ближе к голосам своих людей.

Позже, уже в покоях, я вспомнила разговор про Будимира. Попробовала вызвать в памяти какие-то факты о княжеском военачальнике, но это оказалось бесполезным занятием: я снова не могла понять, какие из фактов о нем я узнала здесь, а какие принесла в своем подсознании. Со мной о Будимире не говорили. Единственный раз до сего, когда при мне упоминали случившееся с ним, был разговор на пиру с князем в Свири. И вот теперь выходит, что этот человек, родившийся неизвестно где, знал песню кварских мореходов и говорил, что эта мелодия о его доме. Что если Альгидрас прав? Вдруг Будимир на одной стороне с кварами? Умер ли он?

Я опустилась на сундук и сжала голову руками. Когда же начнут появляться ответы?! Хватит уже загадок! Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что есть такая правда, которую лучше не знать, но я тут же вспомнила, что мое время в этом мире ограничено и что я не знаю, сколько мне осталось: неделя, месяц. Мысли сами собой вернулись к Миролюбу, и я подумала, что, может, мне и не придется обижать его отказом? Может, я просто исчезну из этого мира до рокового объяснения?

К вечеру дождь прекратился, и я вышла на крыльцо, выходившее в палисадник. В покоях было душно из-за протопленной печи и прикрытых ставней, поэтому теперь я с жадностью вдыхала прохладный влажный воздух, кутаясь в плащ и думая о том, что за весь день так больше и не увиделась с Добронегой. Я пыталась успокоить себя тем, что, вероятно, она провела это время с пострадавшим малышом, но в глубине души я понимала, что это не так: мать Радима меня избегала.

Неожиданно за моим плечом раздался голос князя:

– Не застынешь?

Я вздрогнула и, оглянувшись, подумала, нужно ли здороваться. Любим понял мою заминку по-своему и повторил:

– Не застыла бы.

– Я… тепло оделась, – указала я на плащ и поняла, что в протопленной комнате всяко будет лучше.

Любим рассматривал меня, хмурясь так, словно собирался спросить о чем-то неприятном. Я решила не дожидаться его вопросов и, выдавив из себя улыбку, попыталась проскользнуть в дом.

– Погоди, – остановил меня князь.

Послушно замерев, я мысленно умоляла Миролюба оказаться сейчас рядом. Я боялась князя, и ничто не могло этого изменить: ни благосклонность Миролюба, ни положение его невесты. Я прямо кожей чувствовала антипатию Любима. Словно он был бы рад, если бы я исчезла из его дома, из княжества – вообще исчезла. Он, должно быть, радовался, когда Всемила пропала. Зачем же тогда сговорил сына на этот брак?

– С Миролюбом поладили? – нейтральным тоном спросил князь, цепко глядя мне в глаза.

Я сглотнула и кивнула.

– Стало быть, скоро праздновать нам? – тон князя был вопросительным, будто от меня тут что-то зависело.

Я снова кивнула, потому что понятия не имела, что еще сделать. Ну, не говорить же князю правду.

– Что-то ты молчишь, точно рыба. Раньше бойчее была, – произнес Любим и собирался что-то добавить, но тут из дома вышел Альгидрас, и мы с князем воззрились на него с одинаковым изумлением.

– Ты что здесь делал? – холодно спросил Любим, преградив Альгидрасу дорогу.

– Я… ребенка вернул, – негромко ответил тот, глядя в лицо князю.

В его взгляде был совершенно неуместный сейчас вызов.

– То утром было.

Альгидрас ничего не ответил, и я перестала дышать в ожидании княжьего гнева. Однако за спиной Альгидраса вдруг появился Миролюб. И когда эти двое стали неразлучны?

– Его я пригласил, отец. Прости, что без дозволения. Он в моих покоях был. Мальчонку смотрел.

Любим нахмурился, однако спросил:

– Как там?

– Жар. Спит.

Любим покачал головой и указал было взглядом на меня, а потом махнул рукой:

– Как знаешь.

С этими словами он вернулся в дом и, проходя мимо, постарался даже краем рубахи не задеть прижавшегося к перилам Альгидраса.

– Этим ходом князь не хо-о-одит, – передразнил Альгидрас, обернувшись к княжичу.

– Он, верно, за Всемилкой вышел, – попытался оправдаться Миролюб и обратился уже ко мне: – Вы говорили?

Я кивнула и призналась:

– Он про свадьбу спрашивал.

– Вот как… – протянул Миролюб, однако больше ничего не добавил.

Я же против воли посмотрела на Альгидраса. Тот смотрел в ответ, словно ожидая каких-то пояснений. Сперва я мстительно хотела соврать, что мы с князем обсуждали будущий праздник, который я жду с нетерпением, но вдруг поняла, что не смогу. Я отвернулась к палисаднику, разглядывая мокрую альпийскою горку, только чтобы не видеть его глаз. Он не имеет права так смотреть. Я – не его.

– Я пойду, – раздался за моей спиной голос Альгидраса.

– Я тебя завтра за воротами встречу, чтобы с отцом разминуться, – отозвался Миролюб.

Альгидрас сбежал по ступеням, кутаясь в плащ, и через мгновение скрылся на одной из многочисленных тропок. Даже не попрощался. Крыльцо скрипнуло за моей спиной, и я почувствовала, как плеча коснулась рука Миролюба:

– Не кручинься, ясно солнышко.

Я горько усмехнулась. Вот и всплыл вопрос о свадьбе. Только мне уже больше не было страшно – было больно настолько, что хотелось сесть на мокрые ступеньки и разреветься.

– Как Злата? Мне ничего о ней не говорят, – вместо этого спросила я, не оборачиваясь.

– Лучше ей. Кашель на убыль пошел.

– Добронега не пускает к ней.