Наталья Способина - И оживут слова. Часть III

На этот раз я обернулась, чтобы увидеть его лицо. Миролюб озадаченно нахмурился, на его лбу пролегла складка.

– Да? Может, поверья какие женские, – пожал он плечами. – Хочешь, у сестры спрошу?

Я помотала головой. Не стоило упорствовать, раз Добронега не хочет. Вдруг и правда какие поверья, а я влезу. Они над будущим ребенком трясутся как над чудом. Впрочем, это и есть чудо.

– У тебя много сестер? – спросила я.

– Пять.

– Ты их любишь?

Если Миролюба и озадачил мой вопрос, то он не подал вида.

– А как иначе?

– А есть та, которую больше других?

На этот раз он улыбнулся непривычно тепло, и его лицо разом просветлело:

– Есть, и ты ее знаешь. Я ревел два дня, когда мальцом узнал, что Златка в Свирь уедет, как вырастет. Это потом уж смирился, а по первости… Она моя любимица. Только никому не говори.

– Даже ей?

– Особенно ей! А то браниться будет. Она с детства говорила, что нужно всех равно любить.

Я невольно улыбнулась, понимая, что не ошиблась. Миролюб вправду нежно любит Злату. Оттого и печется о судьбе Свири. «Интересно, не предложат ли сейчас Злате остаться в отцовском доме до самых родов? Вдруг вся эта поездка была затеяна для того, чтобы убрать Злату из неспокойной Свири? А заодно и посадить Радима на короткий поводок», – вдруг подумалось мне.

***

Следующее утро сложно было назвать добрым. Добронега, возвращения которой я так и не дождалась накануне, сегодня ощутимо нервничала, и ее нервозность передавалась мне. Я понимала, что должна напрямую спросить, что происходит, но отчаянно трусила, изо всех сил цепляясь за иллюзию, что мне все это только кажется. Но как бы я ни старалась игнорировать ситуацию, мозг сам собой обрабатывал имевшуюся информацию, и я пришла к неутешительному выводу: мать Радима теперь смотрела на меня как на человека, который может представлять опасность. Причем началось это уже здесь, в Каменице, а вот что послужило толчком?..

После завтрака, когда Добронега засобиралась уходить, а мне пришло в голову, что раньше она ни за что не оставила бы Всемилу одну в чужом доме без веской причины, я наконец решилась:

– Как Злата? – начала я издалека.

Добронега уселась на струганую скамью и подняла на меня усталый взгляд. Она молчала чересчур долго для обдумывания ответа на такой простой вопрос. В другой ситуации я бы успела всполошиться, испугавшись, что с женой Радима что-то случилось, но сейчас я чувствовала, что Злата здесь не при чем.

– Она… хорошо. Оправится скоро.

Я медленно кивнула, не отрывая от нее взгляда, и задала мучавший меня вопрос:

– Почему ты не позволяешь мне ее увидеть?

Я ожидала, что Добронега снова надолго замолчит, однако она ответила почти сразу:

– Девочка моя, – неожиданно прошептала Добронега и, протянув руку через стол, схватила мою ладонь, – знаю, что ты иначе не можешь. Не пойму только, за что Боги на нас так прогневались. И на кого? На Радимушку? На меня? Верно за то, что приняли в семью того, кого не должно было. Олег ведь другим Богам молится. С теми, кто не с людьми, дружбу водит. Нужно было сразу одуматься, только добром ведь хотели. О худом не думалось…

Я моргнула, не понимая ни слова из ее сбивчивой речи, только чувствуя, как ее пальцы все сильнее сжимаются вокруг моих. Рука Добронеги была ледяной, будто она только что полоскала белье в колодезной воде.

– Я не понимаю, – пробормотала я, пытаясь вытянуть руку, потому что ее хватка причиняла боль.

Добронега замерла, точно вдруг осознала что-то важное.

– Не понимаешь? – переспросила она.

Я помотала головой, ожидая, что вот сейчас она с облегчением вздохнет и выяснится, что произошло чудовищное недоразумение. Однако Добронега вдруг выпустила мою руку и прижала ладонь к губам, глядя на меня с невыносимым состраданием.

– Кровинушка ты моя, – прошептала она и вновь протянула ко мне дрожащую руку. – Девочка моя бедная… За что же нам это?

– Да что происходит?! – воскликнула я, ощущая, что мое сердце готово выскочить из груди.

Несмотря на нарастающую панику, я твердо решила выяснить все до конца, потому что просто не выдержала бы еще один день этой изматывающей неизвестности.

– Объясни! – потребовала я, сжав ее ледяные пальцы в ответ.

– Ты ведь уже не ты, – вдруг сказала Добронега, и я вновь почувствовала, как реальность задрожала и натянулась, точно была соткана из прочного полотна.

Снова это чувство – страшное, опустошающее, чужеродное, грозящее концом всего.

– О чем ты? – прошептала я.

На лбу Добронеги пролегли скорбные складки. Отстраненно я думала о том, что Всемилу – настоящую – уже давно напоили бы отваром, потому что не понять, что я на грани истерики, мог только слепой. Добронега слепой не была. Это могло означать только одно…

– Ты ведь не Всемила.

Тихий голос матери Радима прозвучал для меня раскатом грома. Я медленно встала, понимая, что сейчас я должна расхохотаться, спросить, почему она так неудачно шутит, или еще как-то показать, что все это бред. Но, пока в мозгу мелькали варианты наилучшей реакции на эти слова, мое тело шаг за шагом отступало к стене. Я остановилась только тогда, когда мои лопатки коснулись шероховатых бревен. Все, на что меня хватило, – помотать головой, отрицая сказанное. Сердце колотилось уже не в горле, оно грохотало в ушах, а воздуха не хватало. Я подумала, что сейчас грохнусь в обморок, и что тогда будет? Что сделает Добронега теперь, когда знает, что я ей никто, самозванка, обманывавшая их столько времени?

– Почему ты… – начала я и поперхнулась воздухом.

Мать Радима стремительно встала и шагнула ко мне. Я вжалась в стену. Что со мной сделают после такого обмана? Альгидраса едва не запороли до смерти. А я? Я заслуживаю смерти в их понимании? И как это будет? Но как же святыня?.. Или… это она и есть? Я думала, что буду медленно умирать, теряя силы с каждым днем. А что если все будет вот так: по воле других людей?..

Добронега, замершая было на полпути, все-таки подошла ко мне и протянула дрожащую руку к моему лицу. Я дернулась, ударившись затылком о стену.

– Ш-ш-ш, девочка моя.

Почему она продолжает так меня называть? Она ведь должна ненавидеть. Разве нет?

– Никогда не думала, что увижу это своими глазами, – меж тем произнесла Добронега совсем уж непонятное и все же коснулась моих волос, пропустила сквозь пальцы отросшие пряди, заправила их мне за ухо. – Красивая ты. Совсем как Найденка. И после того, как… вернулась, совсем другая стала, светлее. Я все думала, что было бы, будь Всемилка всегда такой. Только что уж теперь?..

По щекам Добронеги потекли слезы. Я смотрела на то, как она, всегда такая сильная и гордая, плачет и чувствовала, что из моих глаз тоже бегут слезы. Я всхлипнула, отстраненно подумав о том, что Добронега плачет молча, точно приучила себя за столько лет вдовства. Я так не умела. Добронега вдруг взяла меня за плечи и крепко притянула к себе, зашептав на ухо: