Наталья Кирилюк - Сказка древнего Чиргара

– Я не знаю, кто Вы, но я чувствую, что Вас мне послал Аллах. Я так молилась, и ждала хоть какого-то знака о спасении.

– Кто ты, прекрасное дитя?

– Меня зовут Гюзель. Люди Хасан-бека похитили меня, когда мне было тринадцать лет, чтобы получить выкуп. Они думали, что я Чиргарская принцесса, а я всего лишь её служанка. Меня держали рядом с госпожой и наряжали, как её, чтобы запутать врагов Чиргарского правителя. Когда правда раскрылась и Хасан-бек не получил выкуп, он отдал меня в свой гарем, чтоб я прислуживала его женам. Четыре года он не замечал меня, я не знала, что готовит мне судьба, пока Хасан-бек не решил подарить меня эмиру Эристана вместе с другими подарками.

– Стать наложницей эмира – большая честь для бедной девушки. Многие бы хотели оказаться на твоем месте, жить в роскоши и богатстве. Разве не об этом мечтает любая простая девушка?

– Видно, я не простая, если не хочу быть ничьей наложницей, – Гюзель грустно улыбнулась. – Да, мой отец не хан и не эмир, но для меня он самый большой и уважаемый человек. Быть достойной дочерью своего отца для меня куда почетней, чем быть наложницей эмира.

– Ты говоришь не как слабая женщина. Кто же твой отец?

– Его зовут Соломон. Он был целителем и прорицателем. Я говорю «был», потому что не знаю сейчас ничего о нём. Всё моё детство прошло в странствиях по свету с любимым отцом. Мы жили с ним в разных местах. Но всё закончилось в тот день, когда отец, вылечив от тяжкого недуга Чиргарскую принцессу, отказался стать придворным лекарем при дворе её отца. Его посадили в зиндан, а меня отдали в служанки дочери Чиргарского правителя. Мне было двенадцать лет, я была ещё слишком мала, чтобы помочь отцу, но я хорошо запомнила слова, что он сказал мне на прощанье: « Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать».

– О чём это ты? Что означают эти слова? – Ашур почувствовал, как забилось его сердце от неосознанного волнения, вызванного парой знакомых, но непонятных ему слов.

– О том, что зло есть зло, как его не назови. А добро есть добро, и пока я не добьюсь того, что есть добро, я не должна успокаиваться и называть зло добром.

– То есть?

– То есть я должна вырваться отсюда, а не принимать участь наложницы эмира. Я должна спасти своего отца, – Гюзель замолчала, опустив голову, чтобы скрыть загоревшиеся праведной страстью прекрасные глаза. – Кто бы ты ни был, но ты выслушал меня. Теперь моя судьба в твоих руках.

Ашур молчал. Но сердце его подсказывало, что это молчание не должно быть долгим.

– Гюзель, сейчас я не могу тебе ничего сказать. Ты тронула моё сердце, и я буду думать о тебе.

Гюзель, по-прежнему, молча, слушала его, склонив голову. Её глаз он больше не увидел.

Трубы призывно трубили, объявляя о начале торжественного приёма в тронном зале. Ашуру ничего не оставалось, как поспешить на их зов. Но уверенно проходя по коридорам дворца, он думал только о том, заметила ли Гюзель неловкость его прощального поклона.

Роскошная процессия, сопровождавшая Фархидского посла, состояла из двадцати, облачённых в белые чохи и белые же папахи с красным верхом, воинственных нукеров. Они шли попарно друг за другом, на расстоянии, как бы образуя в каре пространство, в котором находились наложницы и слуги в чалмах и шароварах, несущие несколько увесистых сундуков с дарами эмиру Эристана и его сыну. Замыкали процессию евнухи, следящим за общим порядком и соблюдением всех правил этикета. Тронный зал эмира являлся жемчужиной его дворца. Вместо стен он был опоясан вырезанными из мрамора ажурными решётками, которые чередовались с величественными колоннами. В центре зала возвышался столп с резной капителью, на которой находилась каменная платформа в форме фантастического цветка. В центре цветка, словно зародившийся в нём плод, восседал сам эмир. Этот цветок не повисал в одиночестве, а был соединён с галереей, окружающей зал по всему периметру. На этой галерее важно восседали сановники, приближенные эмира. Ашур сидел по левую руку от эмира и мог ощутить всю значимость своего положения. Когда Фархидский посол отдавал поклоны, Ашур смотрел на него сверху вниз.

Но не только собственное возвышение, роскошь местоположения и значимость обстоятельств волновали ум и сердце Ашура (хотя всего этого хватило бы с избытком, если вспомнить, кто он был на самом деле). Среди наложниц, стоящих близко друг к другу, сквозь тонкую затемнённую вуаль, закрывавшую их лица, он хотел угадать ту, с которой познакомился недавно. Но девушки казались совершенно одинаковыми, даже по росту и фигуре. Ашур, как ни пытался отвести взгляд, переключить своё внимание на кого-нибудь из многочисленных присутствующих в зале, ничего не получалось – он всё время возвращал свой взор на наложниц. Это было замечено визирем.

Визирь Али Паша был человеком большого хитрого ума, что и помогло ему долгое время сохранять и свой высокий пост, и голову. Сын начальника охраны гарема, он с детских лет усвоил тонкости придворной игры, в которой не было места человеческим добродетелям: сочувствию, милосердию и, главное, искренности. Из всех многочисленных обязанностей Али Паши самой важной было не только угодить явным желаниям эмира, но и предугадать ещё только намечавшиеся движения царственной души, помочь им облечься в слова. Поведение Ашура в тронном зале показалось визирю любопытным. Возможно, это поведение могло стать толчком для начала осуществления тонкой интриги, необходимость которой была очевидна для Али Паши с той самой минуты, как Ашур – Шахрир появился во дворце эмира. Визирь понимал всю опасность своего положения, ибо он знал тайну, за которую в любой момент мог поплатиться головой. Ведь восточная мудрость гласит: « Если тайну знают два человека, то это не тайна».

Часто вечерами, совершая вечерний намаз, визирь отвлекался от неизменной молитвы, и шепотом произносил и вовсе неуместные слова: «Был макбуль, а стал мактуль» (макбуль – фаворит, мактуль – казнённый). Лицо его за год сильно пожелтело и высохло, но он имел терпение не меньшее, чем его хитрость. Наблюдая за Ашуром, столь заинтересованно провожающего взглядом наложниц, визирь решил присмотреться к «принцу», а там, волей Аллаха, возможно, как-то повлиять на его столь опасное для визиря возвышение.

Вечером того же дня Али Паша зашёл в покои принца. Ашур, задумавшись, стоял у окна, выходящего в сад. Где-то за деревьями был тот самый дворик, в котором он встретил Гюзель. Чувства Ашура были в смятении: он хотел увидеть и помочь Гюзель, и не знал, возможно ли это.

Хитрый визирь начал с уважительного поклона и заискивающего взгляда. Ашур был так молод и не опытен, что принял всё за чистую монету.