Наталья Кирилюк - Сказка древнего Чиргара

Как только Ахмед (так звали слугу, следившего за Ашуром) доложил визирю обо всем увиденном и услышанном, достопочтенный Али Паша погрузился в глубокое размышление. Есть люди, которые, напряженно думая, как бы застывают обездвиженные, и все движения происходят уже в их голове. Чаще всего такие «мыслители» склонны к полноте. Процесс в мозгу у них может как-то совмещаться с пищеварением. Рядом у ложа ценителей обволакивающей задумчивости должен стоять кишмиш, фундук, похвала и прочие стимуляторы движения мысли. Но Али Паша был не из их числа. То ли его мысли разжигали его страсть к перемещению, то ли наоборот – его мысли лучше выстраивались от движения, но, так или иначе, двигаться и думать было для него двумя вещами совместными. Может, поэтому визирь обладал поджарым и даже несколько суховатым телом. Кровь и другие жизненные соки в нем не застаивались.

После доклада Ахмеда он незамедлительно приказал подать ему любимого коня Беркеша, и, прогарцевав с ветерком, выехал с несколькими слугами за городские ворота, что называется, « в чисто поле», хотя ни полей, ни садов за воротами не было (песок да редкие верблюжьи колючки). Здесь мысли визиря стали выстраиваться как-то само собой.

«Аллах посылает мне избавление (почему злодеи всегда прикрываются высшим волеизъявлением, выказывая свои низкие желания?) и указывает мне путь. Я могу подать записку эмиру, и лжепринц будет уничтожен. Хотя так ли просто решение? Не полетит ли и моя голова?.. Нет,… я поступлю иначе…».

Лошади ступали неслышно по мягкому песку, а ветер приносил новый песок и смывал все следы.

Уже на следующий день всё было готово для побега. Ашур подобрал одежду для Гюзель – рубаху, штаны и остроносые башмаки со шнуровкой; не забыл и о шапке, и халате-хирке, которые носят дервиши. И шапка, и халат лучше могли скрыть девушку. Всё было готово. Но как дать знать Гюзель об этом? Неожиданная помощь пришла, откуда Ашур не мог её даже помыслить.

Поздно вечером к Ашуру явился визирь. Он был внешне спокоен. Руки его перебирали чётки. Молча поклонившись, он попросил позволения присесть (при этом лицо Али Паши выражало предел сочувствия, хотя глаза блестели как у охотника в загоне).

– Милый принц, сердце моё разрывается от тоски, когда я вижу Вас. Что-то очень сильно томит ваше сердце. После нашего… дружеского (визирь, как бы извиняясь, посмотрел на принца) разговора, я, сознаюсь, проследил за Вами (при этих словах Ашур вспыхнул и резко встал со своей тахты). О, не гневайтесь на меня, достопочтимый принц, я не хотел причинить Вам зла. Только добро, только добро! Присядьте и выслушайте меня.

После небольшой паузы визирь продолжил:

– Вы молоды (эта очевидность всегда в ходу у злодеев) и не знаете жизни…, во всяком случае, придворной жизни. Здесь нет места чувствам. Только расчёт и здравый смысл…. Но я не о том. Вы хотите помочь наложнице Гюзель, а ей уже вышили на тюрбане новое имя Чешмира. Вы ведь знаете, что все наложницы, поступающие во дворец, получают новое имя, и его вышивают на тюрбане. Вашу наложницу, не горячитесь, « вашу» я сказал случайно, ещё мало кто знает в лицо. По моей просьбе подобрали простую девушку похожую на Гюзель, а Гюзель… стоит сейчас за дверью, и Вы можете делать с ней всё, что пожелаете. Я надеюсь на Ваше благоразумие.

– Но почему Вы это делаете для меня… и для неё?

– Я был молод, как ни странно. И… мой старший сын – начальник охраны гарема. Никто ничего не узнает, – при этих словах визирь встал и, поклонившись (не очень низко), удалился. Выходя, за дверью, он мельком посмотрел на стоявшую там Гюзель, и про себя подумал: «Птичка в клетке».

План визиря состоял в том, чтобы утром разоблачить Ашура и Гюзель, застигнув их вместе. Никаких подмен в гареме он не делал и начальника гарема ни о чём не оповещал. Нужно было лишь позаботиться о том, чтобы Гюзель пришла к бассейну с подводными цветами. Именно там находился вход в подземелье, которое связывало все дворцовые покои. Но и здесь было всё просто: Гюзель при всякой возможности заходила в гаремный садик с бассейном, в надежде встретить благородного юношу, обещавшего ей помочь. Дело сводилось только к проворству Ахмеда (слуги визиря). Так, вечером, незадолго до того разговора визиря и Ашура, которому мы стали свидетелями, Гюзель оказалась в покоях принца. Стоя за дверью, она не знала, куда и зачем её привели, и готовилась к худшему.

Выходя от принца, визирь оставил дверь немного приоткрытой, и Гюзель перед тем, как войти, посмотрела в образовавшуюся щель. Увидев Ашура, она была очень удивлена и взволнована. «Вот по чьему приказу меня похитили!». Возмущение на мгновение поселилось в её сердце, заподозрившем Ашура в коварстве. Это придало ей решимости, и она смело открыла дверь.

Хотя лицо Гюзель закрывала вуаль, глаза сверкали, и в них не было смирения.

Ашур подошёл к ней настолько близко, насколько это позволяло приличие, и заговорил первым.

– Я знаю, кто ты, но ты не знаешь, кто я. Я принц Шахрир, сын правителя Эристана, твоего господина. Возможно, всё, что сейчас происходит, покажется тебе необычным. Я и сам многому удивлён. Но взявшись тебе помочь, я должен довести это дело до конца. Там за ширмой ты найдёшь мужскую одежду. С той минуты, как ты наденешь её, ты будешь не Гюзель, а Омид, дервиш Омид. Вместе с караваном ты отправишься в Чиргар на поиски своего отца. Одевайся, и я провожу тебя в караван-сарай.

Как не поражена была Гюзель всем сказанным, её перевоплощение в Омида не было долгим. Она безжалостно отрезала свою косу, чтоб больше походить на юношу, и, выйдя из-за ширмы, предстала пред Ашуром в новом облике. Теперь он мог рассмотреть её до ямочки на подбородке, до выступающих гладких скул, предающих ей сходство с породой кошачьих. Она была прекрасна в образе юноши.

– Не хватает немного сажи, чтоб спрятать твою бархатную кожу.

– Я думаю, что смогу измазаться по дороге, если, конечно, принцу это угодно.

– Да нет, это я так, – Ашур был явно смущён.

Ближе к полуночи, когда ночная тишина стала пронзительной от стрекота цикад, Ашур вышел с Гюзель за городские ворота, чтобы сопроводить её к дервишу Бенему…

Во дворе караван-сарая горел только один костёр. Было тихо. Люди и животные отдыхали. Завтра на рассвете караван верблюдов, сопровождаемый купцами и богомольцами, должен был отправиться в путь. У костра сидел мальчик, поддерживающий огонь, и Бенем, ожидающий Ашура.

«Сегодня у меня появятся два ученика-мюрида. Почему так? Я сам мюрид моего мюршида. По его наставлению, я ничего не могу считать своим: ни хирку, ни шапку, ни даже осла. Всё принадлежит не мне, а Богу. И эти (мои) ученики тоже»….

Когда Ашур после приветствия обратился к Бенему (как ему показалось, очень вежливо и уважительно), повторив свою просьбу, взять в ученики его друга Омида, Бенем остановил его, подняв левую руку с чётками.