Ив Соколофф - Все беды из-за книг!

За десертом речь зашла и о новорожденной племяннице – Катталин-мини, и молодая ведьма сама предложила выпить за ее здоровье.

– С утра мне не очень понравилось, что она родилась именно сегодня, хотя, можно подумать у них был выбор… А сейчас мне это даже как-то импонирует.

– А почему ты сразу решила, что Мини тоже ведьма? Почувствовала, что ли?

– Да нет, просто все эти совпадения подталкивают именно к такому выводу. Может, и не ведьма она вовсе, люди с магическим даром рождаются все же довольно редко. – Катталин задумчиво ковыряла ложечкой сорбет из шампанского и мандаринов, поданный в высоком бокале. – В любом случае, довольно скоро мы это узнаем.

– А ты помнишь, когда сама впервые использовала что-нибудь магическое? – Йон с неподдельным интересом смотрел на жену.

– О, это мое первое по-настоящему яркое воспоминание. Мне было лет пять, или поменьше, и я была самой обычной девочкой, ходила в детский сад, как все. Как-то мы гостили у дядюшки Оленцеро на его ферме. И вот, утром после завтрака я играла на пруду с утками – бросала им резиновый ярко-розовый мячик, как сейчас помню, на нем Хелло Китти 3 3 Hello Kitty – персонаж японской поп-культуры, изображается в виде антропоморфной белой кошечки породы японский бобтейл с красным бантом на голове. была нарисована, знаешь, кошечка такая японская? Ну вот, а они мне его приносили… Такие веселые, еще песенки мне пели…

– Погоди, по-моему, обычным девочкам фермерские утки мячики не приносят и песенок не поют!

– Да? Наверное… Я не думала об этом… – Катталин чуть озадаченно приподняла брови. – А потом на меня напал шершень, мне он показался гигантским и очень страшным. Я пыталась убежать от него в дом, но он был быстр и никак не отставал, и тогда, как-то само получилось… Я шарахнула его молнией! На глазах у изумленных родственников. Попала, причем, четко – только дымящиеся крылышки ветром понесло… А потом я плакала на коленях у дядюшки, так переживала, что «пчелка испортилась»…

От вина бледные щеки девушки порозовели, а от воспоминаний в разноцветных глазах возникло слегка задумчивое выражение. Она была просто очаровательна, и новые сережки ей очень шли. Йон протянул руку через стол и ласково погладил ее тонкие пальцы, мысленно обнял и прижал к себе.

– Ого! Эмпатические «обнимашки»! Это что-то новенькое! – улыбнулась девушка, возвращая и усиливая теплый ментальный импульс. – А когда будут настоящие?

– Всегда, когда захочешь… Пойдем, погуляем немного?

Держась за руки, они влились в праздную вечернюю толчею узких улочек старого города и, привычно лавируя в толпе, кратчайшей дорогой вышли на широкий променад, проходящий по верху скалистого берега. Мягкий морской ветерок заставлял дышать полной грудью, нежно перебирал вольно рассыпавшиеся по плечам волосы молодой ведьмы, а далеко-далеко впереди в подернутой дымкой пустоте, наполовину погруженный в небо, а наполовину в море, плавал остывающий красноватый шар заходящего солнца.

Под крики чаек они простояли в обнимку у парапета, пока океан без единого всплеска не поглотил уставшую за день звезду, и задумчиво и неторопливо зашагали вдоль берега в сторону дома. Справа в морской дали стремительно темнело, и мрак, выплескиваясь с прибоем на берег, постепенно окутывал город, который пока спать вовсе не собирался, зажигая цепочки уличных фонарей, затеплив тысячи оконных квадратов, пронзая соленый вечерний воздух фарами многочисленных машин и автобусов.

– Мáйте сайтут. 4 4 Maite zaitut – я тебя люблю. (баск.) – прошептал Йон.

– Ник эре майте сайтут! 5 5 Nik ere maite zaitut! – я тоже тебя люблю! (баск.) – ответила Катталин.

А добрый город чуть слышно выдохнул:

– Эта ник… эре… аско майте сайтустет… 6 6 Eta nik… ere… asko maite zaituztet… – И я… тоже… очень вас люблю… (баск.)

Внезапный ночной дождь монотонно шелестел листвой небольшого ухоженного сада, окружавшего двухэтажный, недавно побеленный дом, робко прячущийся за мрачной громадой собора. В маленькой пропахшей ладаном и книжной пылью комнате наверху, было темно и душно. Старый священник всю ночь не сомкнул глаз, ворочаясь с боку на бок на своей узкой скрипучей кровати. Еще несколько дней назад он вроде бы твердо решил поскорее избавиться от жутковатой книги, даже не читая, и потому не стал заносить ее в дом, а оставил в маленьком сарайчике для хранения садового инструмента, притулившемся возле забора. Но время шло, а книга оставалась на месте; каждый раз, проходя мимо сарайчика, пресвитер Игнасио замирал возле запертой двери, словно прислушиваясь, и, покачав головой, проходил мимо, удивляясь собственной нерешительности.

И теперь, наконец он понял, что же ему мешало уничтожить книгу: надежда. Крохотная иррациональная, невесть кем внушенная мысль, что еще не все потеряно, что унылую одинокую жизнь приходского священника-полуинвалида можно исправить, отмотать назад до того перекрестка, где он свернул не туда, и выбрать другую дорогу, путь полный ярких красок жизни, о которых он, прожив семь десятков лет, знал только понаслышке. И для этого ему были нужны только две вещи: побольше времени впереди и здоровье. Сущая ерунда с точки зрения высших сил.

Пресвитер Игнасио вытер платком вспотевший лоб, словно прогоняя этим жестом крамольные мысли. От сырости ныли суставы, от бесконечно крутящегося в голове сочетания: «Вечная молодость, вечная молодость, вечная молодость» ломило виски. Пытаясь отвлечься, не раз он поднимался с кровати и начинал истово молиться перед небольшой статуей Девы Марии, стоявшей в углу комнаты. Но молитвы не помогали, стоило ему с кряхтением вновь улечься на скрипучую кровать и укрыться теплым одеялом, как круговерть в голове возобновлялась. Наконец старый священник сдался. Он накинул теплый халат на тощие плечи и, охая спустившись по затертым ступеням, вышел в мокрый прохладный сад. Уже почти рассвело. Дождь прекратился, и в ясном высоком небе мерцая догорали последние искорки звезд. Старик отомкнул простой замок сарая и заглянул внутрь, в тайне надеясь, что книги там не окажется, и все разрешится само собой. Но нет, завернутый в бумагу фолиант лежал на верстаке, там, где он его и оставил, прямо под маленьким квадратным оконцем, чуть освещенный разгорающейся зарей. Пресвитер помотал головой, отгоняя последние сомнения, решительно вошел внутрь и схватил тяжелый сверток, чувствуя ладонями неприятную шершавость отсыревших газет.

– Надо прямо сейчас бросить эту штуку в реку! Просто на всякий случай. Ясно же, что это просто подделка, реквизит какой-нибудь гадалки… Кто-то решил подшутить надо мной, а я поверил… – вяло убеждал себя священник, бормоча под нос и поворачиваясь к выходу, – хотя, если это подделка, что такого, если я просто взгляну? Кому от этого будет плохо?