Евгений Беляков - Час Андромеды

– Это и был весь твой секрет?! Только это? – сказала Руна. – И ты, ты – манипулировал мной и завлек меня сюда, чтобы вы получили мои гены? Обманщик. Шпион.

– Прежде чем я вспомнил хоть что-то о своей миссии, я уже давно полюбил тебя.

Руна молчала.

– Или ты хочешь уйти? – с плохо скрытым страхом спросил Динг. – Еще не поздно…

Она не ответила.

– Динг, все-таки, ты сам к какому миру принадлежишь? Какой считаешь своим?

– Оба, – ответил Динг, – и если бы мне предложили сейчас выбрать, я разорвался бы на две половинки… Город ведь и возник как диалектическое дополнение непрерывно унифицирующегося мира обычных землян. В древности был символ в виде круга из двух половин, напоминающих две рыбы: темную и светлую, Инь и Ян. Пещерный Город – это темная половина… А я в равной мере связан с обеими. Как, например, ты, – добавил Динг, – со мной и с нашим будущим ребенком…

– И где будет жить наш ребенок?

– И тут, и там, во внешнем мире…

– Клянешься?

– Да.

– Тогда я остаюсь.

Утром Динг и Руна проснулись одновременно.

На столе стояла неизвестно откуда взявшаяся огромная охапка сиреневых цветов, возвышающихся среди темных листьев. Свет почти не проникал внутрь комнаты; окна были задернуты аккуратными занавесками с вышитыми трехцветными узорами, покрытыми серебряной сеткой. Ваза, в которой стояли цветы, была одновременно светильником. Руна так и не поняла, как устроена эта необычная лампа: казалось, что это множество, светлячков, дающих ровный голубой свет.

Они вышли в город. Он был невелик. Дома прямоугольные или странных, непривычных форм: линейчатый конструкции, взлетающие вверх поверхностями отрицательной кривизны, кристаллические столбы, от которых исходил все тот же приятный синеватый свет всюду чувствовалось аккуратность и тщательность. Красивыми узорами по обеим сторонам дороги вились темные цветы.

Чем больше Руна всматривалась в окружающий пейзаж, тем красивей он ей казался. Каждый ракурс поражал совершенством пропорций, цветовых соотношений. Город был словно живая картина, разворачивающаяся в медленном движении. Что это напоминало? Старину и далекое будущее одновременно. «Среднее между Леонардо да Винчи и Ле Корбюзье», – подумала она. – Ну нет, конечно, – не то, и не другое».

Навстречу шли люди: мужчины и женщины. Одежда мужчин напоминала средневековую Европу, женское платье, почти всегда- длинный колокол до земли и низко открытая грудь, как на древнем Крите. Длинные волосы женщин и наголо обритые, как в древнем Египте, головы мужчин. Встречные приветливо улыбались Руне и Дингу и молча проходили мимо. Руна кланялась и улыбалась в ответ.

К ним подошел Кэр Бинг. Обнял сначала Динга, потом и Руну.

– Хочу, чтобы вы чувствовали себя здесь как дома. Впрочем, это и есть ваш дом.

– Сколько же времени меня не было здесь! – воскликнул Динг.

– Гораздо меньше, чем пещерный город существовал без остального человечества.

И, обращаясь к Руне, продолжал.

– Вероятно, Зуг Динг рассказал тебе о даре, который мы хотим преподнести человечеству. Я говорю о реальном физическом бессмертии, достигнутом учеными нашего города. Достигший бессмертия народ не знает проблем поддержания численности. Меняется психика. Одна из главных черт человека нашей культуры – высокая осторожность, ведь непредвиденная катастрофа унесет не 20—30 лет, как у смертных, а огромный путь, наполненный самосовершенствованием и заботой о людях, в чем ведь и состоит счастье человека. Пещера – лишь купол, защищающий нас от Стрелы Аримана. Выйдя наружу, мы окажемся в неопределенных условиях, притягивающих к нам большие и маленькие неприятности.

Кэр Бинг посмотрел на Руну. И она впервые обнаружила, что глаза его – огромные и темные, – излучали бесконечную доброту.

– Сколько вам лет? – спросила Руна.

– Много, дитя мое, много. Почти 800 лет – в это не верится, но это так.

– 800 лет читать книги, изучать ремесла, искусства, науки… вы равны, наверно богам.

– Нет. Нет, конечно. Впрочем, слово «бог» – самое многозначное среди всех слов… Если идти по полю, то где-то рядом, кажется, видишь горизонт, а когда чуть взбираешься на ближайший холм, – тебе открывается огромная панорама… Так было в моем детстве. Здесь конечно, нет никаких полей. Так вот – совершенство недостижимо. У нас нет телескопов и космических кораблей. Все что у нас есть – очень маленькое, как и весь наш город… Вы открыты мегамирам, материи, Космосу. Мы – микромиром, внутреннему, духовному. И мы чувствуем: пришла пора соединить усилия в постижении великого единства Мироздания. Помни, что говорили древние: «Что вверху, то и внизу; тут звезды – и там звезды. Тот, кто разгадает эту загадку, будет счастлив». И нам кажется, что разгадка тайны бытия – не всей тайны, но существенный ее части, – нами найдена. Соединить две половинки человечества – в этом и состоит твоя миссия, Руна.

– А вы вы поможете мне?

– Да, юная женщина, да, дитя мое. И надо передать все, что достигли мы на нашем пути. Передать вам. В твоем ребенке будет хранится генная память нашей культуры, все, что мы достигли за столетие интроспективного познания

Руна внимательно смотрела на Кэра. Как он был молод! Не верилось, что этот человек мог быть отцом Динга. Но в его почти юных глазах сверкало мужество и печаль.

– Кто вы? – вырвалось у нее непроизвольно, – человек или бог?

– Я – всего лишь тот, кто понимает всю трагичность мира, и не закрывает глаза на чудовищную истину инферно, на цену, которая платит эволюция за продвижение вверх, за микроны продвижения вверх по стягивающемуся геликоиду развития. И потому я, и все мы, жители Пещерного города, хотим сохранить достигнутое нами и передать его нашим внешним братьям.

– Через моего ребенка?

– Да.

Кэр улыбался, в глазах его сверкали слезы.

– Почему вы так печальны, Кэр?

– Потому что я вижу будущее. И в нем не будет Города-Пещеры. Я не знаю причины, но наша судьба и прекрасна, и печальна, дорогая. Вот поэтому нам надо спешить. А ты? Готова ли ты служить объединенному человечеству?

Руна, с улыбкой подняла руку в старинном пионерском привете.

– Всегда готова!

Но слезы сверкнули и в ее глазах.

А теперь, читатель, из далеких миров будущего возвратимся в Россию, в Крым, в первые годы после Октябрьской революции – мы оставили там мальчика и девочку, Ивана и Натку…

Время шло, и вот – настала пора расставания…

Некогда знаменитый художник Айвазовский, поселившийся в Феодосии, построил железную дорогу, которая шла прямо по берегу, и пассажиры, приезжающие и отъезжающие, долго видели Море, встречая его или прощаясь. Иван уезжал в Питер – учиться. Натка – на другом поезде – уже ехала в Москву, где жила ее тетя. Они договорились встретиться вскоре, и, наивные дети, даже не поцеловались, стесняясь, при расставании.