Валентин Беляков - Час червей

Автор обложки Валентин Беляков

© Валентин Беляков, 2020

ISBN 978-5-0050-5377-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поезд метро – гигантский сегментированный червь. Он делает глубокий вдох, засасывая через поры потоки человеческого планктона, и несётся сквозь черноту межстанционного пространства, грохоча невидимыми параподиями. Людям это, несомненно приносит безмерную пользу, а ему какое в этом удовольствие? Мы никогда не узнаем…

Я с тоской вспоминал беззаботные времена, когда был способен дышать носом. Ну почему я не ценил этой возможности буквально вчера? Я устало вздохнул. Ртом. И тут же смутился, вспомнив, что запас мятной жвачки иссяк ещё сегодня утром, почти одновременно с запасом бумажных носовых платков. Кто-то облокотился сзади на мой рюкзак, – между прочим, тот и без того был далеко не лёгким, – и надостная мышца напомнила о своём напряжении ноющей болью. Мне тоже не хватает кислорода, госпожа мышца, но я вот что-то не ною. Я осознал, что пробормотал этот бред вслух, и меня лизнула своим наждачным языком новая волна смущения. Я нередко думаю вслух, а сейчас и подавно – повышенная температура даёт о себе знать, туманит рассудок. Меня лихорадит. Голова пульсирует, слегка выталкивая из орбит глаза, и без того вечно выпученные. Разряженный в ноль телефон сквозь поломанные наушники двумя тонкими струйками льёт мне в мозг тишину. Спать.

На куртке откуда-то взялась вульгарно-алая бусинка и лениво покатилась вниз, оставляя на ткани влажный багровый след. Я с вялым любопытством проследил за ней: сорвавшись с куртки, она шлёпнулась на грязный носок моего ботинка, превратившись в пыльную кляксу в форме морской звезды. Через секунду к ней присоединилась её сестра. Я близоруко прищурился и чуть наклонился, чтобы разглядеть их поближе. Кровавая капель участилась. Несколько капель расцвели на полу, пострадали также элегантные сапоги сидевшей напротив меня женщины, сверхъестественным образом сохранившие в такую погоду свой кремово-белый цвет. Я поднял глаза и встретился взглядом с обладательницей сапог. Несколько секунд она молча сверлила меня взглядом с нарастающим возмущением. Наконец, дама не выдержала и скрипично взвизгнула:

– Да ты это специально что ли?! Или спишь на ходу?! Ну и дятел!

Резкий окрик привёл дятла в чувство, он вспомнил, где находится, и с ужасом осознал, что красные капли – не что иное как кровь, льющая у него из носа. Рефлекторно прижал руки к лицу. Судорожно похлопал себя по карманам, вспоминая, что салфетки как раз закончились, заливаясь нервым румянцем и кровью, и ещё сильнее пачкая куртку измазанными в крови пальцами.

В этот момент поезд затормозил. Я пошатнулся, потерял равновесие и упал бы, если бы не схватился за чью-то руку, сжимавшую поручень и чью-то полу пальто. В результате этих действий, вышеперечисленные предметы тоже оказались бесцеремонно испачканы. Всё вокруг начало возмущаться. Я было начал булькать что-то извинительное, но краем уха услышал объявление названия станции. Моей станции. Я стал протискиваться вперед, чувствуя себя неуклюжим, мокрым и грязным, болезненно ощущая, сколько раздражения и неудобства причиняю окружающим. В последний момент один из наушников предательски выскочил из уха и не замедлил зацепиться за что-то в мешанине тел.

Я рванулся вперёд – наружу, червь-поезд с лязгом захлопнул челюсти дверей, выдрал у меня наушники и слабый вскрик и, рокоча, увлёк свою добычу в темноту туннеля.

Я остановился, с трудом переводя дыхание. Тёплые стуйки крови заливали губы, подбородок, пробирались за воротник. Давление и температура… Как не кстати… Наверное, всё же не следовало ехать на учёбу больным. Сгорая от неловкости и пытаясь зажать нос рукавом, я поспешил на пересадку.

Следующую часть пути я простоял, прислонившись к стене, запрокинув голову. На меня бросали беглые взгляды, не то недовольные, не то сочувственные. Впрочем, пожертвовать сидячим местом или салфеткой никто не соизволил, а сам попросить я категорически не мог – губы совсем слиплись от смущения и запёкшейся крови. Теперь она хотя бы текла внутри, тошнотворно обволакивая носоглотку. На вселенском чемпионате неудачников я бы занял второе место.

Я отпер дверь квартиры своим ключом, вместо того чтобы позвонить: Билла лучше лишний раз не отвлекать от зомбоящика, а Ида…

Она как всегда стояла в коридоре, поджидая меня. Интересно, она подходит, когда слышит звук поворота ключа в замке или, может, высматривает меня в окне? Впрочем, какая разница, если на этом всё и кончается. Я по привычке пытаюсь поймать отсутствующий взгляд болотных глаз (по оттенку они точь-в-точь такие как у меня – достались нам от матери вместе с редкими белёсыми ресницами), и сердце болезненно сжимается. Ида как всегда смотрит в пустоту.

– Как твой день? – привычно спрашиваю я и сам себе отвечаю: – у меня, как видишь, тоже не задался. Не подашь салфетку? Действительно, лучше пойду сразу в ванную, ты, как всегда, права.

Я обошёл сестру, торчавшую посреди коридора, словно низенький потухший торшер, и ввалился в ванную, тяжело опершись на раковину красными от аллергии руками. Помимо воли я бросил взгляд на своё отражение и успел подумать «ну и пугало», прежде чем всё поле зрения заволокло туманом цвета отсутствия ТВ-сигнала, ноги превратились в желе и заплесневевшие плитки пола прыгнули мне под щёку…

– В ванной кого-то пытали что ль? – ворчливо спросил Билл.

– Я вроде убрал там, – ответил я, хрустя печеньем и звеня тарелками.

– Ты заболел что ль? – все фразы Билла имели сходную синтаксическую конструкцию.

– Я и не выздоравливал, – что там ещё? Остатки вчерашней рыбы, пюре, лимонные слойки, шоколадка…

– М-м, – он, наверное, хотел ещё что-то добавить, но забыл. Окинул неодобрительным взглядом гору еды, с трудом помещавшуюся у меня в руках и презрительно скривился.

– К апокалипсису что ль готовишься? – ого, новый порядок слов.

– Ага, запасаюсь на чёрный день.

– Хватит называть ночь чёрным днём.

Я бы охотно показал, что думаю о его чувстве юмора, но мои пальцы были слишком заняты поддержанием составляющих продовольственной пирамиды.

Наша квартира – маленький огород или глубоководная заводь.

Билл со своим нескладным длинным телом и таким же вытянутым, словно куда-то стекающим лицом больше всего походит на баклажан или кабачок. Он часами лежит неподвижно, как выброшенный из воды морской огурец, лишь иногда подавая признаки жизни – шумно прихлёбывая пиво или переключая каналы.