Валентин Беляков - Лабиринтофобия

А впрочем, какая разница? Ведь я всё же сумел вырваться из Лабиринта и теперь спокойно шёл по поверхности земли. К тому же место было знакомым и находилось уже довольно близко к моему офису. Я кое-как сориентировался и быстро зашагал по оживленной улице. Таблетки вроде подействовали, но, похоже, меня ещё не совсем отпустил минувший приступ: предметы и люди вокруг казались немного расплывчатыми, а освещение – желтоватым, как при эффекте «сепия» на цифровых фотографиях. Я решил не обращать на это внимания и поглядел на небо. Небо как небо: и солнце есть, и даже легкие рваные облака на месте. Правда, если вглядеться, можно различить странную, непривычную текстуру небосвода. Голубая поверхность была чешуйчатой, как древняя потрескавшаяся фреска, будто состояла из отдельных листочков. Я выругался сквозь зубы и побрел дальше, решив больше не обращать внимания ни на что вокруг, пока не дойду до офиса. До работы было явно ближе, чем до дома. Зря, что ли, я проделал весь этот путь по метро?!

Фирма, где я работал, располагалась в красивом невысоком здании конца девятнадцатого века. Мне нравился этот светло-желтый четырехэтажный дом с высокими потолками и белыми колоннами под старину. Никаких спиралей, извилистых фасадов и овальных куполов, что было присуще изящному стилю барокко, только чёткие благородные линии нестареющей классики. Всё, как я люблю (если бы не этот раздражающий «плавающий» эффект). Помимо нашей конторы, там находилась скромная библиотека, книжный магазин, кафе и ещё какие-то мелкие конторки. Я взбежал по лестнице на третий этаж, по-прежнему уткнув взгляд в землю, чтобы ни у кого не возникло даже мысли со мной поздороваться и явить моим глазам очередную странность .

Начальника я, к счастью, тоже не встретил. Комната, где мы с Францем работали уже полтора года, встретила меня ароматом свежесваренного кофе.

– Привет, Франц! – с порога окликнул я. Не то чтобы мы были друзьями, но сейчас я был рад видеть знакомое лицо, как никогда прежде.

– Ферри, – кивнул тот со своего места, не отрываясь от работы. Я было подумал, что Франц что-то печатает за компьютером, но потом увидел у него в руках нож и какую-то квадратную дощечку с такой же дыркой посередине.

– Ч-чем занимаешься? – пробормотал я, стараясь не выдать своего удивления: раньше я не замечал коллегу за этим занятием. Мой взгляд буквально приковали его быстро и ловко работающие худые руки. Кажется, он работал над рамочкой для картины или фотографии. Свежесрезанные стружки сыпались прямо на клавиатуру, но его это совсем не заботило. Подобная небрежность не была характерна для Франца: он всегда держал свое рабочее место в порядке.

– Да так, вырезаю рамочки, – подтвердил мою догадку коллега. – Сегодня закончил большой заказ раньше срока и решил позволить себе немного расслабиться. Это моё хобби, если ты не знал.

– Да как-то не обращал внимания… – промямлил я, вешая ветровку на крючок в углу и садясь за свой стол.

– Тебя, похоже, вообще мало интересуют окружающие. Хотя и ты не стремишься открывать людям душу.

Я хотел было возразить, но тут же осознал, что это наш самый откровенный разговор за все восемнадцать месяцев, моей работы здесь, поэтому, в принципе, он прав.

– У меня последнее время тянется довольно тяжёлый период в жизни, – вздохнул я и перевёл тему. – Как много уже вырезал?

Франц пожал плечами и кивнул в сторону противоположной стены поверх холстов и альбомов с чертежами. Я взглянул на неё и невольно ахнул. И как я до сих пор не заметил, что вся она увешана лакированными деревянными рамками довольно искусной работы? Прямоугольные, овальные, идеально круглые, бесформенные, из самых разных пород дерева, – они все были очень красивы и радовали глаз. С другой стороны, что-то в них было не совсем правильное, даже немного грустное. Точно, они же все пустые! В рамки обычно что-то вещают.

– Ты не пробовал их продавать? – спросил я, удивляясь, зачем он вообще столько их наделал, тем более, если не собирается в них ничего вставлять.

– Пробовал, но почему-то спрос на рамки небольшой.

У меня мелькнула мысль, что рамочки Франца были даже слишком хороши. На их фоне любые фотографии смотрелись бы как-то пресно, банально.

– Может, тебе попробовать создать более самостоятельные произведения? Я имею в виду статуэтки или какую-нибудь утварь.

Франц уставился на меня темными, слегка навыкате глазами. Я что, сказал что-то настолько невероятное?

– Ферри… Эта идея просто… Ты… – пробормотал он. Руки молодого человека нервно сжались, но я продолжал слышать звук скребущего по дереву ножа, хотя в руках Франца ножика больше не было. Меня это, если честно, напрягало. – Мне теперь даже не нужно вырезать середину из рамки – сама рамка станет картиной! Всем будет казаться, что это лишь странная аранжировка, внешняя оболочка. Что мои произведения пусты, нелогичны и не содержат никакой мысли, – я счел, что Франц немного увлекся в размышлениях о новом виде своего творчества, потому что я не имел в виду что-то настолько сложное, но решил поддержать разговор:

– Ну, главную мысль необязательно выставлять на всеобщее обозрение. Это же не басня, – осторожно вставил я.

– Верно! Идея будет в само́й нелогичности. Всем будет казаться, что я работаю на первом уровне, ничего не вкладывая в изделия, но, может, кто-нибудь и догадается, что нужно смотреть на несколько уровней выше… Если не пытаться сразу осмыслить целое, а просто наслаждаться процессом восприятия, то постепенно мои произведения сами откроют ищущему свои секреты… И как раньше до этого не додумался, живя в Абсурде!

– Эм… Что? – я, конечно, любил поболтать об искусстве, но последняя фраза меня смутила.

– Кстати, сколько сегодня? А то я совсем зрение посадил за компом, – Франц указал на прибор, висящий на стене сзади меня, напоминающий часы с маятником. Но это были не часы: какие-то чашечки, как на аптечных весах, непрерывно качались, наверху вращался маленький вентилятор с лампочкой в центре, а вместо циферблата белело окошко с надписью «14%».

– Четырнадцать процентов, – машинально ответил я, чувствуя, как холодные усики паники медленно обвивают грудную клетку. Этого прибора не должно́ здесь быть. Он странный .

– Низко для этих мест. Скорее всего, это из-за тебя, Ферри. Зато ты более настоящий.

– Чем кто? – пискнул я. Голос отказывался повиноваться. Из-за спины Франца доносился скрип уже двух или трёх ножей.

– Чем другой Ферри. Думаю, то был лишь актёр, потому что если в Лабиринте и есть настоящий абсурдный ты, то смотреть нужно гораздо глубже…

– З-знаешь, Франц, – осторожно начал я, поднявшись из-за стола и потихоньку пятясь к двери, – я тоже вчера закончил с одним заказом, работы сегодня не очень много, босса, вроде нет…