Александр Стребков - Не потеряй себя

Иван поглядел на своего товарища, окинув взглядом с ног до

головы, скривился и сказал, обращаясь к нему, – Ганс, барыга ты подзаборная, несчастный гоп-стопник!.. ты хотя бы штаны от раствора отряхнул, стыдно по городу рядом идти. Вот мурло!..

Токо блатного из себя строить! Ты чё не знаешь, что по городу положено чистым ходить?..

– Чего ты, Ванёк, меня всё учишь?! Положено, не положено… то, что в карман не положишь – вот то и не положено. Вот когда в сартир или на парашу пойдёшь – там ложи скоко угодно.

– Ты снова, Ганс, на феню ботать перешёл. Ладно, поканали – как есть – дома пёрышки свои почистишь!

Вскоре они уже вчетвером подходили ко двору – на Пушкин-

ской улице, где квартировали. Пётр Леонтьевич, увидев парней, поднялся с лавочки и направился к своему дому. Когда обгово- рили все детали вселения в хату нового квартиранта: хозяин по- дворья, пристально оглядев парня, спросил:

– Ну и как имя у нашего нового жильца? – не дождавшись отве- та, добавил, – паспорт и приписное воинское свидетельство при- несёшь: поставлю в военкомате на учёт и временно пропишу, а то мне за это могут и шею намылить. Так как, говоришь, тебя

звать?

– Костя, а фамилия – Константинов.

– Уф ты!.. так и просится ещё слово добавить – Рокоссовский. Звучало бы намного для слуха лучше! – Сказал, смеясь, Пётр

Леонтьевич, – сами подбирали это словосочетание или вас от рождения наделили?.. хотя о чём это я, сейчас совсем времена ведь другие, извините, пожалуйста, старика за столь глупый во- прос – сужу, наверное, по себе. Идите, смотрите, где вам жить придётся, к сожалению, лучшего места предложить не могу,

пришли бы вы ко мне Константинов лет этак назад… – пятьдесят с хвостиком, разговор бы носил иной характер.

Гуськом направились к входной двери домика. Первым шёл тот самый Моська, с которым Костю во дворе училища познако- мили – сам он шёл в хвосте. Войдя, Костя сразу определил, в ка- ких условиях ему придётся в дальнейшем сосуществовать в но- вой компании, так неожиданно свалившихся на его пути друзей. Помещение куда они вошли прокурено насквозь: тяжёлый спёр- тый воздух, всё пропиталось, вероятно вместе с крышей. На об- лезлой, ободранной и покрытой паутиной трещин печке, засте- ленной пожелтевшими газетами, стоит трёхлитровая банка до

половины заполнена ржавой хамсой. Постели разбросаны, а по- среди самой широкой кровати гитара лежит, что мгновенно

привлекло взгляд Кости, после чего на весь остальной раскар- даш, он уже не обращал внимания. С весёлой откуда-то взяв- шейся ноткой в голосе, спросил:

– Кто-то из вас на гитаре играет?

– Это вон – Ганс, у нас побренькивает одну и ту же песню, дру- гих он не знает, как его из Ленинграда в Воркуту по этапу везли, ещё цыганочку играет, но танцевать некому, – сказал Иван.

– Можно попробовать? – спросил Костя.

– А чё там пробовать – бери и тренькай, – ответил Иван.

Костя взял гитару, подвинув к себе табуретку, поставил на неё одну ногу, а правую сторону корпуса гитары положил на колено. Указательным пальцем, не притрагиваясь к струнам на грифе,

провёл по всем струнам, прислушиваясь к звучанию самой гита- ры. Гитара издала звук, который его удовлетворил, после чего

несколько минут настраивал инструмент до нужного звучания, наконец, поднял голову, сказал:

– Я в Одессе хоть и не был, всё мечтаю попасть туда, но эта песня про меня.

Клацнул звучно серией пальцами ногтей по струнам и так ду- шевно запел, что сразу всех очаровал, Иван так тот и рот рас- крыл, а Костя тем временем душевно пел: «Я вам не скажу за

всю Одессу, вся Одесса очень велика, но и Молдаванка и Переса обожают Костю моряка…». Следующая песня также посвящалась Одессе: «На Молдаванке музыка играет, на Молдаванке пьяные поют, на Молдаванке прохожих раздевают, на Молдаванке

блатные все живут. На Молдаванке есть красивый домик, там днём и ночью занавешено окно, а в этом доме живёт мой друг, мой Колька, ах не влюбляйтесь девушки в него…». Концерт затя- нулся надолго. Костя заканчивал петь одну песню, просили ещё спеть, а в репертуаре у него их было много – до двухсот. Боль- шинство этих песен – позже назовут «Шансоном» – тогда это

называлось блатными песнями и даже песни Высоцкого – по

непонятной причине входили в этот список, которых Костя знал много, подражая его голосу. Немного уже подустав, Костя как

бы в завершение концерта, с особой душевностью, и самой игре на гитаре, – что выражалось в преломлении грифа по отноше-

нию корпуса гитары и от этого приёма игры струны на ней начи- нали звучать протяжно и жалобно петь. Перебирая струны паль- цами, отчего каждая струна плакала в своей тональности, спел

свою одну из любимых песен: «Шутки морские порою бывают, жестоки. Жил был рыбак с черноокою дочкой своей. Пела, пля- сала, росла, словно чайка над морем. Крепко любил её старый рыбак Тимофей…». Наконец Костя умолк, затихли последние аккорды, сложил руки на грифе гитары, в ожидании отзывов в свой адрес. Первым в ту же минуту радостно воскликнул Иван:

– Ну, теперь мы живём!.. Ганс, так ты теперь понял, как надо

играть и петь?!.. А то зарядил одно и то же, – Ленинград да Вор- кута; гундосишь её изо дня в день, как поп в церкви молитву!

Надо будет смотаться на площадь Карла Маркса в студию, и за-

писать на плёнку, что на рентгеновских рёбрах пишут. Несколько песен твоих, Костя, повезу к себе домой – пусть в станице по-

слушают. Мося, – обратился Иван к Николаю, – давай шкандыляй до деда пусть займёт пару червонцев. Скажешь, что все сразу – оптом отдадим и за квартиру тоже. Будет бакланить, припугни

своим старым приёмом, ну ты знаешь: удостоверение под нос подсунь, токо не произноси слово – милиция, он этого слова не боится, говори гэпэу. Не отметить такой день не то, что грешно,

даже не по-человечески – какая-то подлянка получается. Честно скажу, слушал сейчас Костю, как пел он, чуть было не заплакал. Надо срочно напиться!.. а то что-то в душе после его песен тя-

гостно стало, будто кого-то с родни схоронил!

Открылась дверь, вернулся посланец, с двумя червонцами в руках, кинул на стол и сказал:

– Банкуйте! Дед сказал, – насрал он большую кучу на мои намё- ки, что таких оперативников гэпеу как я – говорит – давно, ещё

полвека назад через задний свой проход он разглядывал. По- моему, деда уже ничем не напугаешь. Сказал, что больше ни копея не даст, пока полностью не рассчитаемся с долгом. Мне лично на днях пришлют из деревни почтовый перевод, так что я за себя ручаюсь.

– Вот, Мося, – сказал Иван, – половину долга уже и натянули, а там мы съездим по домам, и всё будет в ажуре. Так!.. раз деньги есть для начала… – Мося, Верка в какую сейчас смену работает?..