Вячеслав Рындин - Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга

Мне не удалось создать «родовое гнездо» на Калужской земле, так, может быть, удастся хоть какой-нибудь юаровской выделки сундук набить реликвиями русской семьи?

Среди памятных вещей, прибывших из России, большую радость принесли мне видеокассеты, на которые я снимал «чудеса», увиденные мною в Америке, Анголе, Намибии и Свазиленде. Татьяна выразила сомнение по поводу того, что на них можно будет что-либо разобрать – материал-то был отснят 5–10 лет назад. Качество изображения пострадало за прошедшие годы, но большинство кассет мне удалось просмотреть самому и показать Татьяне в тот же вечер.

Жена мужественно просидела со мной у телевизора до полуночи, терпеливо снося мои восклицания: «Смотри, это мы с доктором Sumbo на реке Кванза, где Люка чуть-чуть не сожрали крокодилы! А это Виктор Агафонов снимал меня, танцующего с Sumbo на дне рождения ангольского врача Владимира, обучавшегося в Баку! А это Sumbo снимал меня в танце с красивой мулаткой на festa эмигрантов с Cabo Verde!» Татьяна выразила восхищение моими съёмками основателя госпиталя Voga – испанца, padre Manuel Garcia, после чего я сжалился над ней, и мы отправились спать.

Дорогие друзья, не хочу вводить вас в заблуждение – все перечисленные юаровские «богатства» куплены не на деньги, заработанные честным и тяжким трудом в Африке (те ежемесячно уходят в прорву под названием «мои дети»), а благодаря успешной продаже нашей квартиры в Москве (говорят, что три года назад цены на такие квартиры были раза в полтора выше – ах, где наша не теряла!), и за счёт падения курса ранда по отношению к доллару.

Поясню: в момент покупки наш дом стоил 300 000 рандов, то есть 40 000 долларов. Из вывезенных из России Татьяной 45 000 долларов мы отдали за дом 20 000. Нам осталось выплатить 150 000 рандов, что по нынешнему курсу валют составляет всего 15 000 долларов. Образовалась экономия в добрых 10 000 долларов – вот на них мы сейчас и шикуем

7 октября 2001

Питерсбург

Северная провинция

Южная Африка

Жив ли ты, мой генерал Тозе?

Я давно собирался написать тебе – как-никак, а ты причастен к моему движению из России в Африку. Откладывать больше невозможно – не ровен час кто-нибудь из нас помрёт, и ты так и не прочтёшь юбилейного письма-отчёта о последних десяти годах моей жизни в Африке.

Да, мой друг, Господь сподобил мне своих посланников, через которых он направил мой жизненный путь на красный континент.

Первыми были Мутуакилу ибн Идрису и Дэвис – «officers-cadets» (курсанты) из Ганы, которых я встретил за время моей учёбы в Военно-медицинской академии (ВМОЛА) им. С.М. Кирова в Ленинграде.

После хорошей пирушки с ними я и мой друг Вадим Сазонов, будучи в сильном подпитии, натолкнулись на военный патруль. Дело кончилось тем, что нас изгнали с третьего курса академии и направили дослуживать на военно-морской флот.

Через год, в сентябре 1965 года, меня приняли на третий курс 2-го московского медицинского института (МОЛГМИ им. Н.И. Пирогова), где я встретил молчаливого тощего-длинного-бородатого парня в тёмных очках по имени Антонио Хосе Миранда – ангольского студента, переведённого в МОЛГМИ из Ярославльского мединститута. Миранда и я были новичками на курсе – это определило наше сближение.

Поздней осенью 1969 года я провожал в аэропорту Шереметьево Миранду и его соратников по MPLA [10] Народное движение за освобождение Анголы (MPLA), которое возглавил Антониу Агостинью Нето (1928–1979), создано в декабре 1956 года в результате объединения нескольких нелегальных организаций. Позже, в 1977 году, MPLA было преобразовано в MPLA-Партию труда. в Париж, откуда они должны были отправляться на Родину для ведения освободительной войны.

В последние минуты расставания я произнёс без всякого глубокомысленного подтекста:

– Ну, прощай, Тони! Давай, воюй и побеждай. Потом меня позовёшь – работать в Анголе. Небось, врачи-то вам нужны будут?

Всегда серьёзный Миранда ответил:

– Да, конечно, врачи нам будут нужны…

В ожидании приезда Анечки и Светки мы все обсуждаем, что будем им показывать. Понятно, что за короткий срок всего не увидишь. Мне кажется, что из-за ограничения в денежных средствах я не смогу «потрясти» Аню. Но мама говорит, что всё это глупости, что и в нашей провинции достаточно мест, чтобы удивить бедную москвичку. Одни магазины чего стоят… да и жратва…

Конечно, в Москве сейчас всего полно, но, по словам опять же мамы, такого спокойствия, чистоты и порядка, к которым мы уже привыкли в нашем тихом и провинциальном Питерсбурге, в Москве нет. Ну, а уж о еде я и не говорю…

Хотя… давайте поговорим о еде, ОК?

Для контраста я позволю себе предаться воспоминаниям о еде из моего детства, юности, молодости и отдельных этапов жизни.

Моё самое первое воспоминание.

Я себя помню с нашей жизни в Поиме (Пензенская область). Мать печёт блины (надо полагать, на кухне деревенской избы), а мой дед (со стороны мамы? папы?) сидит на табуретке у стены в другой комнате и плачет (я не помню точно его лица – помню какую-то бороду… и отчётливо помню, что он плакал). Мама даёт мне в руки блин и просит отнести его деду – у меня до сих пор сохранилось чувство, что этим жестом она хотела извиниться перед дедом. Таким образом, моё первое воспоминание о еде – о блинах! Типично русское воспоминание…

Мне было около 5 лет. Приехала сестра моего отца – тетка Маня. Она привезла плетёную корзину, которую задвинули под кровать. Взрослые чего-то там горячо обсуждали за столом, а мы с маленькой соседкой Катькой тихо залезли под кровать – обследовать содержимое плетёной корзины. Там оказались конфеты драже. Мы с Катькой принялись есть и не могли остановиться… Не помню, чтобы нас выпороли…

Мне 5 или 6 лет. Послевоенные голодные годы в Москве. Из Ленинграда приехала боевая мамина подруга тетка Лёля – она водила грузовик! Тетка Лёля купила мне пирожки с выжимками – отходами шоколадной фабрики (не помню специального названия этих выжимок). Это была сказка!

Мне всё те же 5 или 6 лет. Отец уже пришёл с войны. Мы с братом Юрой сидим вечером голодные. Юре пришла в голову идея «пожарить» картофельные очистки. Вынимаем их из мусорного ведра, моем и ставим в сковороде вариться на печку (маленькая печурка, которую мы топили чурочками). Томимся в ожидании… Отведать очистков не пришлось – пришёл отец и принёс поесть что-то более удобоваримое.

Тот же возраст. У отца туберкулёз лёгких и язва желудка. Он кашляет и с мокротой выделяет «палочки», поэтому у него отдельная кружка, миска и ложки, которые он хранит в своей отдельной тумбочке. Мне объяснили, что трогать это нельзя, так как я могу заразиться туберкулёзом и умереть. Для выздоровления отцу нужно хорошее питание. Тетка Маня привозит ему из Поима «нутряного (внутреннего) сала» (было поверье, что именно оно помогает больным туберкулёзом). Отец пьёт какао с этим салом… Несмотря на угрозу заражения, я иногда отхлёбывал из кружки отца, когда его не было поблизости. Какао с салом – это было что-то!