Алла Кречмер - Тайна агатового паука

Зайдя в небольшую таверну, молодые люди облюбовали столик на веранде, обвитой виноградной лозой, и заказали паэлью. Принесенное блюдо оказалось слишком острым для Майкла и пресным для его спутницы – на родине сеньорита привыкла к жгучим добавкам.

Пилар, находясь в восторженном настрое, без умолку болтала о предстоящих гастролях, строила

планы покорения Лондона и завоевания симпатий местной публики. Майкл терпеливо слушал, иногда вставляя слово между ее тирадами. Сеньорита обещала пригласить его на премьеру, и Майкл искренне поблагодарил ее.

Зимние сумерки опустились на остров. Расплатившись за ужин, Майкл и Пилар вернулись на корабль. Тускло горели фонари, и свет их таял в тумане. Океан темнел вдали, и только набегавшие на берег волны бились о камни.

Оставшись один и поразмыслив над событиями этого длинного дня, Майкл почувствовал беспокойство: Пилар строила планы на будущее так, словно он стал ее собственностью, и она, как хозяйка, может подвинуть или задвинуть эту собственность, а то и выбросить за ненадобностью. Тысячи голодных кошек завыли у него в душе – вот так вляпался! Деятельная и расчетливая подруга не вызывала в нем ни симпатии, ни сочувствия. В то же время он не сомневался в искренности ее слов, и это было еще хуже: красавица-мексиканка привыкла подчинять поклонников своему диктату, и у Майкла не осталось шансов переделать ее на свой лад, да и удается ли это кому-нибудь? Подумав, он смирился.

– После смерти Берты я разуверился в себе – это был ужасный год! Наверное, я должен благодарить Пилар за то, что она вернула меня к жизни – да, именно так и не иначе! И в отношении ее планов тоже не надо дергаться – жизнь порой ломает и не такие планы.

Он понимал, что его сердце заждалось в паутине горечи. Оно было подобно распахнутой настежь двери, и первой рискнувшей заглянуть в нее, оказалась сеньорита Пилар. Она стала нежеланной гостьей в его жизни, но пока он снова не рухнул в опасную пучину воспоминаний, он будет с ней вежливым и предупредительным. Оставшиеся от путешествия дни Майкл и Пилар были заняты друг другом, не обращая внимания на общество. Их роман приближался к вершине, а плавание к концу.

К вечеру двадцать третьего декабря корабль вошел в Ливерпуль. Прямо из порта Майкл и Пилар со своим импресарио поспешили на поезд, следующий в Лондон. Впрочем, отошедший на второй план Гарсиа поступил точно так же.

Барнет получил телеграмму Майкла о скором приезде и, начиная с двадцатого декабря каждый день ездил на вокзал к прибытию экспресса из Ливерпуля. На этом настаивала миссис Томсон, да и сам он соскучился по своему «блудному» воспитаннику.

Вот и сегодня Джереми стоял под вокзальным навесом, прячась от непогоды, и рассматривал вновь прибывших пассажиров. При мысли о Майкле в сердце просыпалась тревога, ведь, судя по его письмам, мальчик все еще находился в подавленном состоянии, и Барнет понятия не имел, как переломить это. Кроме того, не было ясности в их деловых отношениях, и, если Майкл решит продолжить их совместный «бизнес», то пусть забудет о переживаниях, иначе это повредит делу.

Каково же было его изумление, когда в толпе пассажиров, спускавшихся с перрона на привокзальную площадь, он заметил красивого, загорелого, улыбающегося Майкла в компании нарядной красавицы, по виду латиноамериканки. Девушку сопровождал строгий господин в сером пальто, да носильщик толкал перед собой тележку с багажом.

Барнет окликнул Майкла, и тот радостно кивнул в ответ, а затем поцеловал руку девушке и громко спросил:

– Так ты остановишься в отеле «Ковент Гарден»?

– Да. И я оставлю контрамарку у портье, – промолвила девушка на ломаном английском.

А ее сопровождающий в сером пальто окликнул кэбмена.

Они раскланялись, и Майкл покинул кутающуюся в меха красавицу и ее спутника. Он радостно обнял озябшего от долгого ожидания опекуна.

– Я вижу, ты в полном порядке, – кивнул Барнет в сторону красотки.

Майкл встрепенулся:

– Ах это? Ничего серьезного, Джереми, просто маленький дорожный роман.

– Я это к тому, не собираешься ли ты снова жениться? – крякнул Барнет.

– Брось, – отмахнулся Майкл. – Такие глупости делают один раз в жизни или не делают вообще. Ты хочешь знать, буду ли я с тобой работать? Ответ: буду. А сейчас едем домой, Джереми, а то после тропического солнца я боюсь простудиться.

Джереми настаивал, что Майкл поживет у него и займет ту же самую комнату, которую занимал в детстве. Она пустовала после его отъезда в Южную Америку, лишь иногда туда наведывалась миссис Томсон, чтобы вытереть пыль и подмести углы.

С момента получения телеграммы домоправительница находилась в состоянии, близком к помешательству, и в ожидании своего любимца каждое утро пекла булочки с корицей. Вот и сейчас, еще не переступив порог дома, ставшего для него родным, Майкл почувствовал их неземной сладковатый запах. Дверь открылась, и он сразу же попал в объятия миссис Томсон, немного постаревшей, но такой же заботливой, как и раньше. Кэбмен внес чемодан, и Барнет рассчитался с ним, не упустив случая поторговаться.

– Вот ты и дома, Майкл, – объявил он с некоторой долей торжественности, что, впрочем, соответствовало моменту. – Располагайся, а делами займемся завтра. Я носом чую, что наша незаменимая домоправительница приготовила нам чудесный завтрак.

Миссис Томсон опомнилась и поспешила на кухню.

– А Ева, наверное, еще спит, – промолвил Барнет, рассеянно глядя на часы: было ровно восемь.

Майкл вспомнил, что рождественские каникулы дочь Барнета всегда проводила дома, и не слишком обрадовался этому. Джереми, строгий руководитель банды, по-житейски хитрый и безжалостный, рядом с единственной дочерью превращался в сумасшедшего отца. Девочка и шагу не могла ступить без отцовской опеки: на прогулках он никуда не отпускал ее от себя и постоянно сетовал на плохой аппетит дочурки, хотя растущий организм требовал много энергии, и девочка ела в три щечки. Барнет же сокрушался, что этого недостаточно, и она в своем весе еще не достигла центнера.

При малейшем насморке Еву укладывали в постель и приглашали ведущих медицинских светил – в этом случае жадина Барнет не считался с расходами. Если бы малышка потребовала луну с неба, папа поспешил бы схватить ночное светило, обжигая пальцы и рискуя сломать себе шею.

При таком воспитании Ева могла вырасти безжалостной эгоисткой, но этого не случилось: даже ребенком она принимала близко к сердцу чужие страдания. Подобными качествами она походила на мать – рано умершую Мэри.

Главным ее недостатком являлась склонность к фантазиям, но кто из нас не грешен? Порой ложь звучит слаще любой правды…