Игорь Козлов - Luftwaffe-льники. Часть 2

Интересно, в те стародавние времена ПФЛ уже функционировала или Володя Хорошевский «фантастически-гениальным» уже потом стал, после выпуска из военного училища? В тот самый момент когда офицерские погоны на плечи примерил?! Вопросец, однако. Недаром по училищу среди курсантов весьма прилипчивая присказка гуляет: «Чем я ближе к портупее , тем тупее и тупее!» Неужели, закономерность? Не дай Бог! Очень не хотелось бы…

Но не было худа без добра. Ходить дневальным в суточный наряд по роте в третью смену стало одно удовольствие. Еще бы. Проторчал на «тумбочке» положенное время, быстренько подмел в дальнем коридоре – пыль разогнал по углам. Полы помыл – грязной тряпкой поелозил для вида. Все равно никто не проверит, побрезгуют офицеры в вонючий коридор пройти-прогуляться. А к железной двери с хаотично намотанным клубком ржавой проволоки на замочных ушках лучше не приближаться.

Ну ее, эту дверь. Неизвестно, что за ней делается. А если стадо фекальных мутантов расплодилось?! Повылезала всякая нечисть из разрушенной канализации и поджидает темными ночами за железной дверью наивную жертву. Вдруг кто и зайдет. От нечего делать заглянет. А его сразу цап-царап и утащат в канализационный коллектор. УУууу! Страшно?

По ночам, когда курсанты мирно посапывали в коечках, в дальний коридор вообще старались не заходить. А чего там делать? Территория заброшенная и запущенная. Дикая, одним словом! Ну ее в пень… Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо …и по дереву постучать.

Из-за того, что в 4-й роте на 144 полноценно-функционирующие курсантские тушки остался лишь один нормальный туалет с пятью исправными очками, то все свободное время курсантов уходило на бесконечное стояние в длиннющей очереди с одной-единственной целью облегчиться. Остальные страждущие стояли, буквально, над душой за дверью кабинки и нетерпеливо вздыхали, повсеместно подгоняя. Новая мода появилась – сходить по-маленькому «дуэтом» – один стоит широко расставив ноги непосредственно над очком, а второй стоит сзади и направляет свою струю аккурат между ног первого! Идиотизм, помноженный на безысходность. Ситуация не для слабонервных, честно говоря. И к тому же дурацкая, хоть стой, хоть падай!

С процедурой «отхода ко сну» тоже стало весьма проблематично. После вечерней поверки и оглашения команды: «Отбой» личный состав 4-й роты уже не летел стремглав в койки, сметая все на своем пути, стремясь уложиться в пресловутые 45 секунд. А вальяжно прогуливался по казарме, ожидая очереди пока освободиться ближайшее «очко». В результате, после команды «Отбой», поправ требования строго Устава и Распорядка дня, утвержденного лично генералом начальником училища, курсанты на полузаконных основаниях хаотично шарахались еще часа полтора, два, три…

Попутно заваривался чай. Кое-где в кубриках слушалось радио. Иногда «самопроизвольно» включался телевизор и т.д. и т.п. Дисциплина катастрофически падала. Офицеры 4-й роты тоже не могли уйти домой пока не уложат весь личный состав в горизонталь баиньки.

Дежурный офицер, вынужденный ожидать, пока курсанты «не нагуляются», покидал казарму глубоко за полночь. А с утра «ни свет, ни заря» ему надлежало снова прибывать в училище с благой целью поднять личный состав роты на зарядку. Вследствие «нещадного режима работы» наши офицеры, банально, не высыпались, были безмерно раздражительны и еле таскали ноги.

Так случилось, что лейтенант Зайчик неожиданно приболел, лейтенант Чубрей в очередной раз сидел на гауптвахте, не рассчитав длину и остроту личного языка при разговоре с Пиночетом, а лейтенант Гвоздев уехал в отпуск по семенным обстоятельствам и в казарме остался один капитан Хорошевский.

Командир роты с воспаленными глазами кролика-альбиноса, как будто в них засыпали коктейль из песка с битым стеклом, календарную неделю «отбивал» и «поднимал» роту в гордом одиночестве, как проклятый. Он фактически, уже спал на ходу. Если капитан Хорошевский и добирался до дома то, наверное, только для того чтобы попить водички и сразу же бежать обратно на службу. Бедолага! Жаль, конечно, а куда деваться?!

И вот однажды после ужина, дабы сэкономить время на туалет после вечерней поверки, Нахрен вывел роту на традиционную «вечернюю прогулку» (есть такая беда: при любой погоде шарахаться строем полчаса по улице перед сном – типа полезно и все такое, чаще – с песней).

Зима. Мороз -30. Звездное небо. Под ногами задорно хрустит свежий снежок. Идем в ногу, естественно, гуляем, типа, дышим свежим воздухом на сон грядущий. Моцион, куда деваться?! Спасибо, хоть песни не поем. Холодно очень, можно горло «на раз» посадить. Офицер бредет рядом, периодически тоскливо поглядывая на часы.

Отведя роту за столовую, капитан воровато оглянулся и дал неожиданную команду.

– Справить естественные надобности!

В замершем от удивления строе никто из 144-х курсантов даже не пошевелился. Уж, не прислышалось ли? Что за бред!

Во-первых: зима на дворе, северный ветер, жутко холодно. Во-вторых: на улице как-то неудобно. В-третьих: останутся характерные следы. Утром будет стыдно перед преподавателями. Особенно стыдно перед женщинами, которые ходят мимо столовой на кафедру «Войскового ремонта». В училище немало гражданского персонала женского пола на общеобразовательных кафедрах, столовая, библиотеки, штаб и прочее.

Опять же, с четвертого этажа главного корпуса, где расположена кафедра «Иностранных языков» и основной контингент опять же, женщины, будет видно… Библиотека рядом, секретка… Нет, капитан, плохая мысль однозначно!

Нахрен был неумолим и ничего не хотел слушать. Он разражено забубнил, временами срываясь на противный визг.

– Никакие отговорки не принимаются. Всем по*сать здесь! Немедленно! Я что, с вами жить в казарме обязан, да?! Я домой хочу! К жене, к детям… Я соскучился, в конце концов…

Капитан смахнул набежавшую слезу. Взяв себя в руки, опять заревел, словно поднятый из берлоги медведь. Поднятый посреди зимы, естественно.

– В казарме после команды «отбой», чтобы ни одного шарахающегося тела! Понятно? Кто встанет с кровати в туалет, пусть сразу занимает место на «тумбочку». Пять нарядов вне очереди! Все слышали? Рота, слушай мою команду! Первая шеренга, пять шагов вперед, шаааа-гом марш!

Делать нечего, как в дурном анекдоте: «Айн, цвай, драй, пись-пись-пись!..» первая шеренга вышла из строя и приблизившись к белоснежному сугробу в виде бесконечного параллелепипеда с идеальной гранью, об которую можно было обрезаться. Парни с грехом пополам справили малые нужды.

В уральской ночи под светом подслеповатых фонарей на ослепительно белом снегу сразу же проявились и живописно обозначились характерные желтые воронки, с окаемками расплавленного снега.