Хелег Харт - Необратимые искажения

– Это не помешает мне сплести Тропу. А тебе надо идти обратно, а то, боюсь, местные тебе не отопрут ночью. Они тут не шибко приветливые.

Ари вздохнула. Кастис разглядывал её, не отводя глаз. Он смотрел как друг, который давно не видел друга – такой взгляд для пуэри из-за её образа жизни был слишком редок, чтобы по нему не скучать.

У бродяг очень мало настоящих друзей. Но это не значит, что друзья им не нужны.

– Боюсь, из-за нашего с тобой знакомства мне там и так тёплый приём не светит, – сказала девушка. – Ладно, пойду замаливать твои грехи. Может, надо мной даже сжалятся и покормят…

– Уверена, что не хочешь со мной? Я тебя могу доставить хоть на королевский бал, поешь там не местной жареной рыбы, а самых изысканных деликатесов.

– Боюсь, я одета не по случаю, – покачала головой пуэри. – Надеюсь, в другой раз ты не будешь так занят.

– Я всегда занят, – пожал плечами Кастис. – Но обязательно найду время на небольшое приключение с тобой. Может, прогуляемся до какого-нибудь источника.

Ари засмеялась и протянула чародею руку. Тот крепко пожал её, и девушка поняла – ему тоже жаль расставаться так быстро. Видимо, дело на другом конце света и впрямь было очень важное.

– Счастливо, Кастис, – сказала пуэри и, дождавшись ответного кивка, пошагала вниз по склону.

Кастис смотрел ей вслед. В его взгляде добавилось тревоги, которую он прежде успешно прятал за маской дружелюбия. Что-то смущало его в этой встрече, но он пока не мог понять, что именно.

Чародей дождался, пока девушка скроется из вида, а затем исчез в чёрном пузыре, который поглотил его и бесшумно схлопнулся, не оставив после себя и следа.

Глава 5

– Эй, молодой господин… Господин! Вы… ужинать будете?

Гвин поднял голову и с некоторым трудом разлепил глаза. В дверях, смущённо теребя передник, стояла молодая пухленькая служанка. Войти она не решалась и поднять глаза тоже. Казалось, ей хочется убежать и остаться одновременно.

А смутилась она, потому что кантернец лежал в ванне, сложив расставленные ноги на ободок. Вода уже остыла, мыльная пена давно опала. Судя по темени в окнах и вопросу служанки, Гвин проспал часа четыре – то есть весь остаток дня с обеда.

Проморгавшись, кантернец огляделся и обнаружил полотенце на вешалке рядом с входной дверью – видимо, его оставила там после стирки прачка, не пожелавшая проходить дальше порога. Вероятно, по той же причине, по которой мялась в дверях нынешняя служанка.

Кряхтя и борясь с чувством тяжести после долгого лежания в воде, Гвин вылез из бадьи и прошлёпал к полотенцу.

– А что там на ужин?

Перед тем, как он прикрылся, девица подняла глаза и посмотрела сначала на жуткую фигуру, выдавленную у «молодого господина» на груди, а потом ниже, после чего вовсе стала краснее свекольной маковки.

– Рулька свиная… и овощи…

– Овощи?

– Да, из теплицы нашей…

– М-м-м, вкуснотища должно быть. Нет, не буду, – подумал и добавил: – Спасибо.

Без огня сгорая, служанка дёрнула пухлой ладошкой ручку и через мгновение вместе со сквозняком унеслась из комнаты. Только дверь хлопнула. Обтираясь, Гвин потоптался по дорогому назирскому ковру, придирчиво осмотрел новый наряд, который купил вчера, и, подцепив со стула штаны, подошёл к окну.

Оно выходило на Весеннюю площадь, но так как сама весна ещё только начиналась, всюду лежал подтаявший грязный снег, который освещали мутные от копоти фонари. Лотор в это время года не то, чтобы был прекрасен; за хорошей погодой стоило ехать дальше на юг, но Гвину очень хотелось себя побаловать, пока снова не подступил Голод, и лучшего варианта, чем столичный град Либрии, у него не нашлось. Поэтому кантернец пришёл в один из самых приличных трактиров, в которых даже служанки краснеют при виде голого мужика, и занял самую дорогую комнату на три дня – на большее сбережений не хватило.

В первый день он посетил цирюльника, прошвырнулся по рынку и выбрал себе одежду на вечер, да так её и не надел, потому что сходил в баню и, распаренный, завалился спать до утра. Встал с петухами, погулял по городу, освежая в памяти давно знакомые улицы, забрёл в Благолепье и сыграл с местными в народную игру «угадай, чей кошелёк». Трое страшных на вид, но по-своему весёлых мужиков утверждали, что у Гвина на поясе висят их деньги. Он, разумеется, попытался доказать обратное. В конечном итоге вышло, что правы мужики, а кантернец лежит побитый в канаве и радуется, что не вырядился в чистое. В таком виде он вернулся в трактир, где поверг в недоумение обслугу – идёт весь в синяках, грязный и ограбленный, а улыбается, будто ему на голову мешок с золотом свалился. Когда Гвин совершенно спокойно потребовал горячую ванну, никто уже и удивляться не стал, сразу кинулись исполнять. А то кто его знает, вдруг этому улыбчивому напрочь скворечник стрясли, а теперь он от любой малости возьмёт да разбуянится?

Выспавшись в ванне, кантернец чувствовал себя прекрасно. Он оделся и бегло оглядел свою физиономию в зеркало. Синяки уже сошли. Снова молодой парень, снова здоровый, и будто не было двух с лишним десятилетий в одной черепушке с Тварью. Взгляд, правда, выдаёт, ничего не поделаешь. Но в остальном, что бы ни случилось, сколько бы дорог и передряг ни осталось позади, лицо одно и то же. Как ни в чём не бывало. И даже если пройдут сотни лет, эпохи сменятся, даже если солнце однажды не взойдёт на небо, а в мире останутся только ночные чудовища, пожирающие друг друга, это лицо будет таким же. То же лицо, тот же попутчик, та же бесконечная гонка с Голодом…

Гвин потряс головой, точно пытался вытряхнуть дурные мысли через уши. Сегодня подают рульку с овощами, и всё ещё гостит заезжий балаган. Значит, в общем зале будет полно народу. К тому же комната в распоряжении кантернца ещё на целый день, а перина здесь просто сказочная. Красота, да и только!

Настроение подогревалось предвкушением хорошего вечера. Гвин вышел из комнаты и, даже не заперев дверь, спустился со своего третьего этажа в общий зал. Помещение было большое – сразу видно, столица. Под потолком висела большая металлическая люстра с парой десятков ламп, и света от неё хватало на оба яруса зала. Люди уже собирались на первом ярусе, и Гвин остановился на балконе, чтобы посмотреть на публику. Как и ожидалось, кто попало сюда не ходил: одежду посетители носили сплошь добротную, а то и богатую; не видно было пьянчужек и потаскух, да и актёры труппы, которая уже начала развлекать народ, явно не бедствовали – одни узорно расшитые костюмы чего стоили. Многие мужчины пришли со своими женщинами, что уже многое говорило о статусе заведения: здесь не случалось моряцких попоек или пьяных дебошей, не принято было слишком громко себя вести и запрещались любые азартные игры. Сюда зажиточные столичные жители приходили культурно нажраться. И, как ни странно, время от времени даже у такого перекати-поля как Гвин появлялась такая потребность. Наверное, сказывалось происхождение.