Хелег Харт - Необратимые искажения

– Да уж понимаю, – уронил Гвин.

– Ты как никто должен такое понимать, раз даже твоя голова не вполне тебе принадлежит. Только ты смог найти равновесие сам, а миру нужно помочь.

– Кажется, я понял, к чему идёт этот разговор, – Гвин опрокинул в себя остатки эля. – Не просто так вы решили ко мне подойти аж за две улицы. Говори, чего хочешь.

– Я просто надеялся тебя заинтересовать, – развёл руками дуокванец. – Просить о чём-то не в моих правилах. Я могу лишь предложить тебе присмотреться к происходящему в мире, чтобы ты мог сделать собственные выводы.

– И всё? – не поверил Гвин.

– Отсюда мы отправимся на юг, – Эррол отвёл взгляд. – У слияния Виеры и Тьяны магистр Магнос нащупал сильнейший диссонанс, который появился недавно. Здесь мы убили двух химер, которых чистильщики называют сильными… Боюсь, совладать с тем, что появилось на юге, будет в разы сложнее. Присоединяйся к нам, если хочешь. Может, и для себя что-то полезное найдёшь.

– Ну, не знаю, – поморщился Гвин. – У меня вроде как другие планы. Я тут на отдыхе, если честно. Вот отдохну – тогда и посмотрим.

Эррол покивал, допил молоко и встал. Лим тоже поднялся – будто только этого и ждал.

– Тогда не будем мешать, – сказал старший чародей, положив на стол потёртую монетку – плату за молоко. – Подумай над моими словами. Нам помощь лишняя не будет. Доброго отдыха.

С этими словами дуокванцы той же плавной походкой направились к выходу. Гвин в задумчивости отстучал по пустому кувшину рваный ритм.

Это уже точно не просто так. Слишком уж знакомо звучит рассказ дуокванца. Значит, они зачастили в Куивиен из-за наплыва новых явлений, которых «не должно быть»? Диссонансы – это ведь те же искажения, а «места, где Эфир отторгнут материей» – это в точности «полыньи», о которых говорила Ари. Её это не на шутку беспокоило. Это беспокоит дуокванцев. Наверняка и остальных чародеев тоже беспокоит. И чистильщиков тоже. Может, за компанию со всеми тоже начать беспокоиться?

Музыка в зале ненадолго стихла, и сразу стало слышно, как всё-таки много собралось народу. Гвин огляделся: свободных столов не осталось.

«Не-е-ет, – подумал он. – Сегодня и завтра я точно ни о чём беспокоиться не буду. У меня отдых, вашу квашу! Беспокойство подождёт».

Он заказал ещё кувшин эля, на этот раз попросив сорт покрепче. Вскоре снова грянула музыка, которая точно за ниточки сдёрнула половину посетителей с их мест и поволокла танцевать. Вечер был в самом разгаре: звучал смех и возбуждённые голоса, стукались кружки, проливая напитки на столешницы и пол. Кто-то уже тихо дремал в уголке, кто-то до сих пор не мог наесться, но большая часть людей сдержанно веселилась – сохраняя более-менее приличный вид и при этом от души.

Гвин выхлестал второй кувшин и вроде бы почувствовал себя лучше. Его потянуло на общение. Спустя несколько минут кантернец уже сидел за столом в компании столь же нетрезвых субъектов и вдохновенно травил байки. Ему поднесли очередной кувшинчик; очертания лиц собеседников уже сильно оплыли, и трудно было сказать, который алкоголь был в этом виноват: тот, что в собеседниках или тот, что в Гвине. Отчаянно захотелось петь. Кантернец попытался подбить на это собутыльников, но они уже слишком устали языками и голосами, поэтому были сочтены безнадёжными и тут же остались без заводилы. Он отправился на поиски более подходящей аудитории, которую вскоре нашёл среди пляшущих. Отдавив пару ног и получив за это по шее, Гвин расстроился и гордо покинул обидчиков, а спустя пару минут уже сидел возле стойки трактирщика в обнимку с глубоко немолодой подрумяненной женщиной. Он снова что-то пил, и это был уже не эль.

С этого момента память кантернца стала напоминать безобразно собранный витраж.

Вот он горланит вместе со всеми песню, в которой благополучно путает половину слов.

Потом будто бы моргнул – и он уже в другом конце зала, спаивает молодого дудочника.

Ещё миг – и он сидит, пригорюнившись, в углу, рядом с уснувшим на столе господином. Тяжкие думы о жизни терзают его голову. О чём конкретно – не сформулировать, но главным образом о том, что всё в последнее время не так.

Потом Гвин снова пляшет, но падает, причём падает долго и больно, а сверху валится опрокинутый стол.

Гвина под руки тащат к дверям. Он вяло упирается и кричит, что он вообще-то гость, и что он тут кучу денег оставил.

Его тащат вверх по лестнице, и расслабленные ноги при этом весело стучат по ступенькам носками сапог. Гвин уже не упирается. Он снова думает о жизни.

В итоге Гвин проснулся. В своей комнате, на сказочной перине, частично одетый и так же частично обутый. По-хамски громко пели птицы. В окно заливало раскалённый свет весеннее солнце. Спасая от него глаза, кантернец наощупь пересёк комнату, закрыл кем-то заботливо распахнутую форточку и задёрнул гардину. Во рту словно скунс протух, а головой поиграли в мяч огры. Но всё это не имело значения – Гвин знал, что к обеду от похмелья не останется и следа. На нём ведь всё заживает, как на бессмертной бездомной собаке.

Оглядев свой вчерашний наряд, за один вечер ставший потасканным, Гвин подумал, что как никогда его внутреннее состояние совпадает с внешним видом. Идти никуда не хотелось. Самое поганое – оставаться не хотелось тоже. Какая-то странная неприязнь возникла у кантернца к этой богато убранной комнате, трактиру, чародеям (больше обычного), химерам, диссонансам, искажениям, выпивке и всему белому свету. Если бы мог, Гвин с радостью бы сейчас пропал без вести. Хотя бы на какое-то время, чтобы самого себя не видеть, не слышать и не ощущать.

А пропа́сть, как всегда, было некуда. Какая досада.

Значит, придётся чем-то себя занять.

И может это сыграло похмелье, может – внезапно заявившаяся весна, но Гвин решил, что ещё одного дня «отдыха» он не вынесет. Поскрёб щетину, умылся и начал собирать вещи.

Тащиться с дуокванцами через две страны Гвин точно не решился бы, но разузнать, о чём таком интересном говорил Эррол, определённо стоило. Значит, надо заявиться туда раньше. А до места, где Тьяна впадает в Виеру, путь ой какой неблизкий…

Глава 6

Ко второй половине весны в южном Прибрежье уже жарило, как летом. Дневной бриз немного эту жару скрадывал, но стоя за ветром можно было с непривычки схлопотать солнечный удар. Памятуя об этом, Ари повязала на голове сменную рубаху, подвернула штанины и закатала рукава чуть не до самых плеч. Она бы и пояс с ножнами сняла, но слишком уж пристально таращились на неё прохожие.

Городишко под названием Пристара располагался в стороне от крупных дорог, поэтому путешественников здесь видели разве что тех, что приплывали по морю. Но и их было немного: в каких-то семи лигах к югу стоял город побольше и поуспешнее, с бо́льшим количеством пристаней, так что большинство кораблей швартовалось там. Пристаре оставались лишь мелкие торгаши да пираты, изредка – коробейники и заплутавшие бродяги. Разноглазая подтянутая девица с мечом, мягко говоря, сильно выделялась на таком фоне. Но преграждать ей дорогу никто не спешил: уж больно послушно клинок болтался из стороны в сторону при ходьбе. Да и если подумать, раз она так смело тут расхаживает полураздетая, может, это неспроста? А вдруг она только и ждёт, чтобы порубить первого попавшегося смельчака на винегрет? Нет уж, пусть лучше идёт куда идёт…